Русская крестьянская поэзия 19 века. Как жанр «крестьянская поэзия» сформировалась в середине XIX века

15.09.2020

В современном литературоведении употребляется для того, чтобы отделить представителей новой формации – модернистов, которые обновляли русскую поэзию, опираясь на народное творчество, – от традиционалистов, подражателей и эпигонов поэзии Никитина, Кольцова, Некрасова, штампующих стихотворные зарисовки деревенских пейзажей в лубочно-патриархальном стиле.

Поэты, относившиеся к этой категории, развивали традиции крестьянской поэзии, а не замыкались в них. Поэтизация деревенского быта, нехитрых крестьянских ремесел и сельской природы являлись главными темами их стихов.

Основные черты новокрестьянской поэзии:

Любовь к “малой Родине”;

Следование вековым народным обычаям и нравственным традициям;

Использование религиозной символики, христианских мотивов, языческих верований;

Обращение к фольклорным сюжетам и образам, введение в поэтический обиход народных песен и частушек;

Отрицание “порочной” городской культуры, сопротивление культу машин и железа.

В конце XIX века из среды крестьян не выдвинулось сколько-нибудь крупных поэтов. Однако авторы, пришедшие тогда в литературу, во многом подготовили почву для творчества своих особо даровитых последователей. Идеи старой крестьянской лирики возрождались на ином, более высоком художественном уровне. Тема любви к родной природе, внимание к народному быту и национальному характеру определили стиль и направление поэзии нового времени, а раздумья о смысле человеческого бытия посредством образов народной жизни сделались в этой лирике ведущими.

Следование народнопоэтической традиции было присуще всем новокрестьянским поэтам. Но у каждого из них было и особо острое чувство к малой родине в ее щемящей, уникальной конкретности. Осознание собственной роли в ее судьбе помогало найти свой путь к воспроизведению поэтического духа нации.

На формирование новокрестьянской поэтической школы большое влияние оказало творчество символистов, и в первую очередь Блока и Андрея Белого, способствовавшее развитию в поэзии Клюева, Есенина и Клычкова романтических мотивов и литературных приемов, характерных для поэзии модернистов.

Вхождение новокрестьянских поэтов в большую литературу стало заметным событием предреволюционного времени. Ядро нового течения составили наиболее талантливые выходцы из деревенской глубинки – Н. Клюев, С. Есенин, С. Клычков, П. Орешин. Вскоре к ним присоединились А. Ширяевец и А. Ганин.

Осенью 1915 г., во многом благодаря усилиям С. Городецкого и писателя А. Ремизова, опекавшим молодых поэтов, была создана литературная группа “Краса”; 25 октября в концертном зале Тенишевского училища в Петрограде состоялся литературно-художественный вечер, где, как писал впоследствии Городецкий, “Есенин читал свои стихи, а кроме того, пел частушки под гармошку и вместе с Клюевым – страдания…”. Там же было объявлено об организации одноименного издательства (оно прекратило существование после выхода первого сборника).

Впрочем, говорить о каком-то коллективном статусе новокрестьянских поэтов было бы неправомерным. И хотя перечисленные авторы входили в группу “Краса”, а затем и в литературно-художественное общество “Страда” (1915–1917), ставшее первым объединением поэтов (по определению Есенина) “крестьянской купницы”, и пусть некоторые из них участвовали в “Скифах” (альманахе левоэсеровского направления, 1917–1918), но в то же время для большинства “новокрестьян” само слово “коллектив” являлось лишь ненавистным штампом, словесным клише. Их больше связывало личное общение, переписка и общие поэтические акции.

Поэтому о новокрестьянских поэтах, как указывает в своем исследовании С. Семенова, “правильнее было бы говорить как о целой поэтической плеяде, выразившей с учетом индивидуальных мирочувствий иное, чем у пролетарских поэтов, видение устройства народного бытия, его высших ценностей и идеалов – другое ощущение и понимание русской идеи”.

У всех поэтических течений начала XX века имелась одна общая черта: их становление и развитие происходило в условиях борьбы и соперничества, словно наличие объекта полемики было обязательным условием существования самого течения. Не минула чаша сия и поэтов “крестьянской купницы”. Их идейными противниками являлись так называемые “пролетарские поэты”.

Став после революции организатором литературного процесса, партия большевиков стремилась к тому, чтобы творчество поэтов было максимально приближено к массам. Самым важным условием формирования новых литературных произведений, который выдвигался и поддерживался партийной печатью, был принцип “одухотворения” революционной борьбы. “Поэты революции являются неумолимыми критиками всего старого и зовут вперед, к борьбе за светлое будущее Они зорко подмечают все характерные явления современности и рисуют размашистыми, но глубоко правдивыми красками В их творениях многое еще не отшлифовано до конца, …но определенное светлое настроение отчетливо выражено с глубоким чувством и своеобразной энергией”.

Острота социальных конфликтов, неизбежность столкновения противоборствующих классовых сил стали главными темами пролетарской поэзии, находя выражение в решительном противопоставлении двух враждебных станов, двух миров: “отжившего мира зла и неправды” и “подымающейся молодой Руси”. Грозные обличения перерастали в страстные романтические призывы, восклицательные интонации господствовали во многих стихах (“Беснуйтесь, тираны!..”, “На улицу!” и т. п.). Специфической чертой пролетарской поэзии (стержневые мотивы труда, борьбы, урбанизм, коллективизм) являлось отражение в стихах текущей борьбы, боевых и политических задач пролетариата.

Пролетарские поэты, отстаивая коллективное, отрицали все индивидуально-человеческое, все то, что делает личность неповторимой, высмеивали такие категории, как душа и т. д. Крестьянские поэты, в отличие от них, видели главную причину зла в отрыве от природных корней, от народного мировосприятия, находящего отражение в быту, самом укладе крестьянской жизни, фольклоре, народных традициях, национальной культуре.

Приятие революции новокрестьянскими поэтами эмоционально шло от их народных корней, прямой причастности к народной судьбе; они чувствовали себя выразителями боли и надежд “нищих, голодных, мучеников, кандальников вековечных, серой, убогой скотины” (Клюев), низовой, задавленной вековым гнетом Руси. И в революции они увидели прежде всего начало осуществления чаяний, запечатленных в образах “Китеж-града”, “мужицкого рая”.

В обещанный революционерами рай на земле верили поначалу и Пимен Карпов, и Николай Клюев, который после Октября становится даже членом РКП(б).

Фактом остаются и попытки сближения именно в 1918 году – апогее революционно-мессианских иллюзий – крестьянских литераторов с пролетарскими, когда делается попытка создать в Москве секцию крестьянских писателей при Пролеткульте.

Но даже в этот относительно небольшой исторический промежуток времени (1917–1919), когда, казалось, один революционный вихрь, одно вселенское чаяние, один “громокипящий” пафос врывались в творчество и пролетарских, и крестьянских поэтов, все же чувствовалась существенная мировоззренческая разница. В стихах “новокрестьян” было немало революционно-мессианских неистовств, мотивов штурма небес, титанической активности человека; но вместе с яростью и ненавистью к врагу сохранялась и идея народа-богоносца, и нового религиозного раскрытия своей высшей цели: “Невиданного Бога / Увидит мой народ”, – писал Петр Орешин в своем сборнике стихов “Красная Русь” (1918). Вот несколько риторическое, но точное по мысли выражение того, что по большому счету разводило пролетарских и крестьянских поэтов (при всех их “хулиганских” богоборческих срывах, как в есенинской “Инонии”).

Объявление в послереволюционное время пролетарской поэзии самой передовой поставило крестьянскую поэзию в положение второстепенной. А проведение в жизнь курса ликвидации кулачества как класса сделало крестьянских поэтов “лишними”. Поэтому группа новокрестьянских поэтов с начала 1920-х годов являлась объектом постоянных нападок, ядовитых “разоблачений” со стороны критиков и идеологов, претендовавших на выражение “передовой”, пролетарской позиции.

Так рушились иллюзии, исчезала вера крестьянских поэтов в большевистские преобразования, копились тревожные раздумья о судьбах родной деревни. И тогда в их стихах зазвучали мотивы не просто трагедии революционного распятия России, но и вины растоптавшего ее непутевого, разгульного, поддавшегося на подмены и соблазны дьявольских козней ее сына – ее собственного народа. Произошла адская подтасовка, когда светлые мечты народа соскользнули в темный, неистовый союз с дьявольской силой.

Н. Солнцева в своей книге “Китежский павлин” приходит к выводу, что именно крестьянские поэты в послеоктябрьские годы “приняли на себя крест оппозиции”. Однако не всё так однозначно.

В рецензии на вышеупомянутую книгу Л. Воронин заметил, что “творческие и жизненные судьбы Н. Клюева, А. Ширяевца. А. Ганина, П. Карпова, С. Клычкова, в общем-то, вписываются в эту концепцию. Однако рядом и другие новокрестьянские поэты: Петр Орешин с его гимнами новой, советской Руси, оставшиеся “за кадром” исследования Н. Солнцевой, вполне лояльные Павел Радимов, Семен Фомин, Павел Дружинин. Да и с “крамольным” Сергеем Есениным не так все просто. Ведь в те же годы, когда им была написана “Страна негодяев”, появились его поэмы “Ленин”, “Песнь о великом походе”, “Баллада о двадцати шести””.

По мнению А. Михайлова, “общественная дисгармония, к которой привела революция, явилась отражением целого клубка противоречий: идейных, социальных, экономических и других. Однако в задачу советских идеологов входило представить новое государственное устройство как единственно правильное, поэтому они стремились во что бы то ни стало перекодировать механизм национальной памяти. Чтобы предать прошлое забвению, носителей родовой памяти уничтожали. Погибли все новокрестьянские поэты – хранители национальных святынь”. Только А. Ширяевец, рано ушедший из жизни (1924), и С. Есенин не дожили до времен массовых репрессий, поглотивших их единомышленников.

Первым эта участь постигла А. Ганина. Осенью 1924 г. его в числе группы молодежи арестовывают по обвинению в принадлежности к “Ордену русских фашистов”. За улику принимаются найденные у Ганина при обыске тезисы “Мир и свободный труд – народам”, содержащие откровенные высказывания против существующего режима. Попытка выдать текст тезисов за фрагмент задуманного романа (списав тем самым криминал на счет отрицательного героя – “классового врага”) не удалась. Ганин был расстрелян в Бутырской тюрьме в числе семи человек, составляющих группу “ордена”, как его глава.

В апреле 1920 г. “за религиозные взгляды” был исключен из партии Н. Клюев. А после публикации поэмы “Деревня” (1927) он подвергся резкой критике за тоску по разрушенному сельскому “раю” и был объявлен “кулацким поэтом”. Затем последовала ссылка в Томск, где Клюев умирал от голода, продавал свои вещи, просил подаяния. Он писал М. Горькому и умолял помочь “кусочком хлебушка”. Осенью 1937 г. поэт был расстрелян в Томской тюрьме.

В разгар массовых репрессий погиб С. Клычков, чья поэзия избежала и опьянения Октябрем, и резкой, откровенно разочарованной реакции. Тем не менее, с конца 1920-х годов критики занесли его в разряд “певцов кулацкой деревни”, а в 1937 г. Клычков был арестован и сгинул бесследно.

Не смог избежать участи своих собратьев по литературному цеху даже П. Орешин, тот из новокрестьянских поэтов, кто, по выражению С. Семеновой, “один из всех как будто искренне, от души форсируя голос, побежал и за комсомолом, и за партией, и за трактором, довольно механически стыкуя поэзию родной природы (от которой он никогда не отказывался) и “новую красоту” колхозной деревни, не брезгуя и производственными агитками в виде сказов в стихах Последний его сборник “Под счастливым небом” (1937) состоял из препарированных, приглаженных стихотворений его предшествующих книг Но и такое “счастливое” совпадение с требованиями эпохи не отвело от поэта, когда-то дружно выступавшего в одной “крестьянской купнице”, десницы террора. “Под счастливым небом” 1937 года он был арестован и расстрелян”.

Из числа новокрестьянских поэтов уцелел в этой мясорубке лишь П. Карпов, который дожил до 1963 года и умер в полной безвестности. Его, правда, к данному течению можно отнести лишь с большой долей условности.

Новокрестьянская поэзия с полным правом может считаться неотъемлемой частью творческого наследия русского Серебряного века. Показательно, что крестьянская духовная нива оказалась значительно плодотворнее, чем пролетарская идеологическая почва, на яркие творческие личности. С. Семенова обращает внимание на “разительное отличие творческого результата: если пролетарская поэзия не выдвинула по-настоящему крупных мастеров слова, то крестьянская (раскрыла) первоклассный талант Клычкова – поэта и прозаика, замечательное дарование Орешина и Ширяевца, Ганина и Карпова А два поэта – Клюев и Есенин, будучи духовными и творческими лидерами “крестьянской купницы” и выразив точнее и совершеннее своих собратьев ее устремления, встали в ряд классиков русской литературы” (Там же.).

Добавлю, что из пролетарских поэтов можно вспомнить разве что Демьяна Бедного, агитационно-публицистическая поэзия которого в годы революции и гражданской войны была весьма популярной у народных масс. Но и это объясняется не столько ее качеством, сколько наличием, как сейчас модно говорить, большевистского “административного ресурса”, т. е. попросту пропаганды.

«Новокрестьянская» поэзия с полным правом может считаться неотъемлемой части творческого наследия русского Серебряного века. Показательно, что крестьянская духовная нива оказалась значительно плодотворнее, чем пролетарская идеологическая почва, на яркие творческие личности.

Термин «новокрестьянские» в современном литературоведении употребляется для того, чтобы отделить представителей новой формации – модернистов, которые обновляли русскую поэзию, опираясь на народное творчество, – от традиционалистов, подражателей и эпигонов поэзии Никитина, Кольцова, Некрасова, штампующих стихотворные зарисовки деревенских пейзажей в лубочно-патриархальном стиле.

Поэты, относившиеся к этой категории, развивали традиции крестьянской поэзии, а не замыкались в них. Поэтизация деревенского быта, нехитрых крестьянских ремесел и сельской природы являлись главными темами их стихов.

Основные черты новокрестьянской поэзии:

Любовь к «малой Родине»;
. следование вековым народным обычаям и нравственным традициям;
. использование религиозной символики, христианских мотивов, языческих верований;
. обращение к фольклорным сюжетам и образам, введение в поэтический обиход народных песен и частушек;
. отрицание «порочной» городской культуры, сопротивление культу машин и железа.

В конце XIX века из среды крестьян не вдвинулось сколько-нибудь крупных поэтов. Однако авторы, пришедшие тогда в литературу, во многом подготовили почву для творчества своих особо даровитых последователей. Идеи старой крестьянской лирики возрождались на ином, более высоком художественном уровне. Тема любви к родной природе, внимание к народному быту и национальному характеру определили стиль и направление поэзии нового времени, а раздумья о смысле человеческого бытия посредством образов народной жизни сделались в этой лирике ведущими.

На формирование новокрестьянской поэтической школы большое влияние оказало творчество символистов, в первую очередь Блока и Андрея Белого, способствовавшее развитию в поэзии Клюева, Есенина и Клычкова романтических мотивов и литературных приемов, характерных для поэзии модернистов.

Вхождение новокрестьянских поэтов в большую литературу стало заметным событием предреволюционного времени. Ядро нового течения составили наиболее талантливые выходцы из древесной глубинки – Н. Клюев, С. Есенин, С. Кычков, П. Орешин. Вскоре к ним присоединились А. Ширяевец и А. Ганин.

Осенью 1915 г., во многом благодаря усилиям С. Городецкого и писателя А. Ремизова, опекавшим молодых поэтов, была создана литературная группа «Краса»; 25 октября в концертном зале Тенишевского училища в Петрограде состоялся литературно-художественный вечер, где, как писал впоследствии Городецкий, «Есенин читал свои стихи, а кроме того, пел частушки под гармошку и вместе с Клюевым – страдания...». Там же было объявлено об организации одноименного издательства (оно прекратило существование после выхода первого сборника).

Впрочем, говорить о каком-то коллективном статусе новокрестьянских поэтов было бы неправомерным. И хотя перечисленные авторы входили в группу «Краса», а затем и в литературно-художественное общество «Страда» (1915-1917), ставшее первым объединением поэтов (по определению Есенина) «крестьянской купницы», и пусть некоторые из них участвовали в «Скифах» (альманахе левоэсеровского направления, 1917-1918), но в то же время для большинства «новокрестьян» само слово «коллектив» являлось лишь ненавистным штампом, словесным клише. Их больше связывало личное общение, переписка и общие поэтические акции.

Поэтому о новокрестьянских поэтах, как указывает в своем исследовании С. Семенова, «правильнее было бы говорить как о целой поэтической плеяде, выразившее с учетой индивидуальных мирочувствий иное, чем у пролетарских поэтов, видение устройства народного бытия, его высших ценностей и идеалов – другое ощущение и понимание русской идеи».

У всех поэтических течений начала XX века имелась одна общая черта: их становление и развитие происходило в условиях борьбы и соперничества, словно наличие объекта полемики было обязательным условием существования самого течения. Не минула чаша сия и поэтов «крестьянской купницы». Их идейными противниками являлись так называемые «пролетарские поэты».

Став после революции организатором литературного процесса, партия большевиков стремилась к тому, чтобы творчество поэтов было максимально приближено к массам. Самым важным условием формирования новых литературных произведений, который выдвигался и поддерживался партийной частью, был принцип «одухотворения» революционной борьбы. «Поэты революции являются неумолимыми критиками всего старого и зовут вперед, к борьбе за светлое будущее... Они зорко подмечают все характерные явления современности и рисуют размашистыми, но глубоко правдивыми красками... В их творениях многое еще не отшлифовано до конца, ..но определенное светлое настроение отчетливо выражено с глубоким чувством и своеобразной энергией».

Острота социальных конфликтов, неизбежность столкновения противоборствующих классовых сил стали главными темам пролетарской поэзии, находя выражение в решительном противопоставлении двух враждебных станов, двух миров: «отжившего мира зла и неправды» и «подымающейся молодой Руси». Грозные обличения перерастали в страстные романтические призывы, восклицательные интонации господствовали во многих стихах («Беснуйтесь, тираны!.. », «На улицу!» и т. п.). Специфической чертой пролетарской поэзии (стержневые мотивы труда, борьбы, урбанизм, коллективизм) являлось отражение в стихах текущей борьбы, боевых и политических задач пролетариата.

родился в 1887 году в деревне Коштуге близ Вытегры (Олонецкая губерния). Отец его семнадцать лет прослужил в солдатах, доживал жизнь сидельцем в казенной винной лавке, мать из старообрядческой семьи - вопленица, былинница. Сам Клюев окончил церковно-приходскую школу, затем народное училище в Вытегре. Год проучился в фельдшерах. Шестнадцати лет ушел в Соловецкий монастырь «спасаться», некоторое время жил в скитах. В 1906 году за распространение прокламаций Крестьянского союза был арестован. От службы в армии отказался по религиозным убеждениям. Позже писал «Впервые я сидел в остроге 18 годов отроду, безусый, тоненький, голосок с серебряной трещинкой. Начальство почитало меня опасным и «тайным». Когда перевозили из острога в губернскую тюрьму, то заковали меня в ножные кандалы. Плакал я, на цепи свои глядя. Через годы память о них сердце мое гложет... Когда пришел черед в солдаты идти, везли меня в Питер, почитай 400 верст, от партии рекрутской особо, под строжайшим конвоем. В Сен-Михеле, городок такой есть в Финляндии, сдали меня в пехотную роту. Сам же про себя я порешил не быть солдатом, не учиться убийству, как Христос велел и как мама мне завещала. Стал я отказываться от пищи, не одевался и не раздевался сам, силой меня взводные одевали; не брал я и винтовки в руки. На брань же и побои под микитку, взглезь, по мордасам, по поджилкам прикладом молчал. Только ночью плакал на голых досках нар, так как постель у меня была в наказание отобрана. Сидел я в Сен-Михеле в военной тюрьме, в бывших шведских магазеях петровских времен. Люто вспоминать про эту мерзлую каменную дыру, где вошь неусыпающая и дух гробный... Бедный я человек! Никто меня и не пожалеет... Сидел я и в Выборгской крепости. Крепость построена из дикого камня, столетиями ее век мерить. Одиннадцать месяцев в этом гранитном колодце я лязгал кандалами на руках и ногах... Сидел я и в Харьковской каторжной тюрьме, и в Даньковском остроге. Кусок хлеба и писательская слава даром мне не достались!.. Бедный я человек!..»
Начав сочинять стихи, Клюев несколько лет переписывался с Александром Блоком, поддержавшим его поэтические начинания. Первый сборник стихов «Сосен перезвон» вышел осенью 1911 года с предисловием В. Брюсова. В том же году вышла вторая книга «Братские песни». «Осенний гусак полнозвучнее Глинки, стерляжьи молоки Верлена нежней, а бабкина пряжа, печные тропинки лучистее славы и неба светлей...»
«Коренастый, - вспоминала Клюева жена писателя Н.Г. Гарина. - Ниже среднего роста. Бесцветный. С лицом ничего не выражающим, я бы сказала, даже тупым. С длинной, назад зачесанной прилизанной шевелюрой, речью медленной и бесконечно переплетаемой буквой «о», с явным и сильным ударением на букве этой, и резко отчеканиваемой буквой «г», что и придавало всей его речи специфический и оригинальный и отпечаток, и оттенок. Зимой - в стареньком полушубке, меховой потертой шапке, несмазанных сапогах, летом - в несменяемом, также сильно потертом армячке и таких же несмазанных сапогах. Но все четыре времени года, так же неизменно, сам он - весь обросший и заросший, как дремучий его Олонецкий лес...»
Несколько иначе запомнил Клюева поэт Г. Иванов «Приехав в Петроград, Клюев попал тотчас же под влияние Городецкого и твердо усвоил приемы мужичка-травести. «Ну, Николай Алексеевич, как устроились вы в Петербурге» - «Слава тебе Господи, не оставляет Заступница нас, грешных. Сыскал клетушку, - много ли нам надо Заходи, сынок, осчастливь. На Морской за углом живу». - Клетушка была номером Отель де Франс с цельным ковром и широкой турецкой тахтой. Клюев сидел на тахте, при воротничке и галстуке, и читал Гейне в подлиннике. «Маракую малость по басурманскому, - заметил он мой удивленный взгляд. - Маракую малость. Только не лежит душа. Наши соловьи голосистей, ох, голосистей. Да что ж это я, - взволновался он, - дорогого гостя как принимаю. Садись, сынок, садись, голубь. Чем угощать прикажешь Чаю не пью, не курю, пряника медового не припас. А то, - он подмигнул, - если не торопишься, пополудничаем вместе Есть тут один трактирчик. Хозяин хороший человек, хоть и француз. Тут, за углом. Альбертом зовут». - Я не торопился. - «Ну, вот и ладно, ну, вот и чудесно, - сейчас обряжусь». - «Зачем же вам переодеваться» - «Что ты, что ты - разве можно Ребята засмеют. Обожди минутку - я духом». - Из-за ширмы он вышел в поддевке, смазных сапогах и малиновой рубашке «Ну вот, так-то лучше». - «Да ведь в ресторан в таком виде как раз не пустят». - «В общую и не просимся. Куда нам, мужичкам, промеж господ Знай, сверчок, свой шесток. А мы не в общем, мы в клетушку-комнатушку, отдельный то есть. Туда и нам можно».
Осенью 1917 года Клюев вернулся в Вытегру.
Обладая крепким природным умом, внимательно присматривался к людям, к событиям, даже вступил в члены РКП(б). В 1919 году в журнале «Знамя труда» появилось стихотворение Клюева о Ленине - первое, кажется, в советской поэзии художественное изображение вождя. Впрочем, коммунизм, Коммуну, как он сам говорил, Клюев воспринимал вовсе не так, как другие члены партии. «Не хочу Коммуны без лежанки...». - писал он. Древнерусская книжность, пышная богослужебная обрядность, народный фольклор удивительным образом мешались в его стихах с сиюминутными событиями. В первые послереволюционные годы он много пишет, часто издается. В 1919 году вышел в свет большой двухтомный «Песнослов», за ним - сборник стихов «Медный кит». В 1920 году - «Песнь Солнценосца», «Избяные песни». В 1922 году - «Львиный хлеб». В 1923 году - поэмы «Четвертый Рим» и «Мать-суббота». «Маяковскому грезится гудок над Зимним, - писал Клюев, - а мне - журавлиный перелет и кот на лежанке. Песнетворцу ль радеть о кранах подъемных..»
«В 1919 году Клюев становится одним из основных сотрудников местной газеты «Звезда Вытегры», - писал исследователь его творчества К. Азадовский. - Он постоянно печатает в ней свои стихи и прозаические произведения. Но уже в 1920 году его участие в делах газеты сокращается. Дело в том, что в марте 1920 года Третья уездная конференция РКП(б) в Вытегре обсуждала вопрос о возможности дальнейшего пребывания Клюева в рядах партии религиозные убеждения поэта, посещение им церкви и почитание икон вызывали, естественно, недовольство у вытегорских коммунистов. Выступая перед собравшимися, Клюев произнес речь «Лицо коммуниста». «С присущей ему образностью и силой, - сообщала через несколько дней «Звезда Вытегры», - оратор выявил цельный благородный тип идеального коммунара, в котором воплощаются все лучшие заветы гуманности и общечеловечности». В то же время Клюев пытался доказать собранию, что «нельзя надсмехаться над религиозными чувствованиями, ибо слишком много точек соприкосновения в учении коммуны с народною верою в торжество лучших начал человеческой души». Доклад Клюева был выслушан «в жуткой тишине» и произвел глубокое впечатление. Большинством голосов конференция, «пораженная доводами Клюева, ослепительным красным светом, брызжущим из каждого слова поэта, братски высказалась за ценность поэта для партии». Однако Петрозаводский губком не поддержал решение уездной конференции Клюев был исключен из партии большевиков...» Больше того, в середине 1923 года поэт был арестован и препровожден в Петроград. Арест, правда, не оказался долгим, но, освободившись, Клюев возвращаться в Вытегру не стал. Являясь членом Всероссийского союза поэтов, возобновил старые знакомства, целиком отдался литературной работе. Писал много, но и многое изменилось в стране теперь стихи Клюева откровенно раздражали. Преувеличенное тяготение к жизни патриархальной вызывало отпор, непонимание, поэта обвиняли в пропаганде кулацкой жизни. Это при том, что как раз в те годы Клюев создал, может быть, лучшие свои вещи - «Плач о Есенине» и поэмы «Погорельщина» и «Деревня».
«Я люблю цыганские кочевья, свет костра и ржанье жеребят. Под луной как призраки деревья и ночной железный листопад... Я люблю кладбищенской сторожки нежилой, пугающий уют, дальний звон и с крестиками ложки, в чьей резьбе заклятия живут... Зорькой тишь, гармонику в потемки, дым овина, в росах коноплю. Подивятся дальние потомки моему безбрежному «люблю»... Что до них Улыбчивые очи ловят сказки теми и лучей. Я люблю остожья, грай сорочий, близь и дали, рощу и ручей...»
Для жизни в суровой стране, с ног на голову перевернутой революцией, этой любви было уже мало.
«На запрос о самокритике моих последних произведений и о моем общественном поведении довожу до сведения Союза следующее, - писал Клюев в январе 1932 года в Правление Всероссийского Союза советских писателей. - Последним моим стихотворением является поэма «Деревня». Напечатана она в одном из виднейших журналов республики («Звезда») и, прошедшая сквозь чрезвычайно строгий разбор нескольких редакций, подала повод обвинить меня в реакционной проповеди и кулацких настроениях. Говорить об этом можно без конца, но я, признаваясь, что в данном произведении есть хорошо рассчитанная мною как художником туманность и преотдаленность образов, необходимых для порождения в читателе множества сопоставлений и предположений, чистосердечно заверяю, что поэма «Деревня», не гремя победоносною медью, до последней глубины пронизана болью свирелей, рыдающих в русском красном ветре, в извечном вопле к солнцу наших нив и чернолесий. Свирели и жалкованья «Деревни» сгущены мною сознательно и родились из причин, о которых я буду говорить ниже, и из уверенности, что не только сплошное «ура» может убеждать врагов трудового народа в его правде и праве, но и признание им своих величайших жертв и язв неисчислимых, претерпеваемых за спасение мирового тела трудящегося человечества от власти желтого дьявола - капитала. Так доблестный воин не стыдится своих ран и пробоин на щите - его орлиные очи сквозь кровь и желчь видят «на Дону вишневые хаты, по Сибири лодки из кедра»...
Неуместная повышенность тона стихов «Деревни» станет понятной, если Правление Союза примет во внимание следующее с опухшими ногами, буквально обливаясь слезами, я, в день создания злополучной поэмы, впервые в жизни вышел на улицу с протянутой рукой за милостыней. Стараясь не попадаться на глаза своим бесчисленным знакомым писателям, знаменитым артистам, художникам и ученым, на задворках Ситного рынка, смягчая свою боль образами потерянного избяного рая, сложил я свою «Деревню». Мое тогдашнее бытие голодной собаки определило и соответствующее сознание. В настоящее время я тяжко болен, целыми месяцами не выхожу из своего угла, и мое общественное поведение, если под ним подразумевать неучастие в собраниях, публичные выступления и т.п., объясняется моим тяжелым болезненным состоянием, внезапными обмороками и часто жестокой зависимостью от чужой тарелки супа и куска хлеба. Я дошел до последней степени отчаяния и знаю, что погружаюсь на дно Ситных рынков и страшного мира ночлежек, но то не мое общественное поведение, а только болезнь и нищета. Прилагаемый документ от Бюро медицинской экспертизы при сем прилагаю и усердно прошу Союз (не стараясь кого-либо разжалобить) не лишать меня последней радости умереть в единении со своими товарищами по искусству членом Всероссийского Союза Советских писателей...»
Не самую лучшую роль сыграл в судьбе Клюева поэт Павел Васильев, свояк главного редактора «Известий» - известного коммуниста И.М. Гронского. Слова его о некоторых подробностях личной жизни Клюева настолько возмутили Гронского, что он в тот же день позвонил наркому внутренних дел Генриху Ягоде с категорическим требованием в двадцать четыре часа убрать «юродивого» из Москвы. «Он (Ягода) меня спросил «Арестовать» - «Нет, просто выслать». После этого я информировал И.В. Сталина о своем распоряжении, и он его санкционировал...» 2 февраля 1934 года Клюев был арестован. Суд приговорил его к пятилетней высылке в Сибирь.
«Я в поселке Колпашево в Нарыме, - писал Клюев давнему своему другу певице Н.Ф. Христофоровой. - Это бугор глины, усеянный почерневшими от непогод и бедствий избами. Косое подслеповатое солнце, дырявые вечные тучи, вечный ветер и внезапно налетающие с тысячеверстных окружных болот дожди. Мутная торфяная река Обь с низкими ржавыми берегами, тысячелетия затопленными. Население - 80% ссыльных - китайцев, сартов, экзотических кавказцев, украинцев, городская шпана, бывшие офицеры, студенты и безличные люди из разных концов нашей страны - все чужие друг другу и даже, и чаще всего, враждебные, все в поисках жранья, которого нет, ибо Колпашев - давным-давно стал обглоданной костью. Вот он - знаменитый Нарым! - думаю я. И здесь мне суждено провести пять звериных темных лет без любимой и освежающей душу природы, без привета и дорогих людей, дыша парами преступлений и ненависти! И если бы не глубины святых созвездий и потоки слез, то жалким скрюченным трупом прибавилось бы в черных бездонных ямах ближнего болота. Сегодня под уродливой дуплистой сосной я нашел первые нарымские цветы - какие-то сизоватые и густо-желтые, - бросился к ним с рыданьем, прижал их к своим глазам, к сердцу, как единственных близких и не жестоких. Но безмерно сиротство и бесприютность, голод и свирепая нищета, которую я уже чувствую за плечами. Рубище, ужасающие видения страдания и смерти человеческой здесь никого не трогают. Все это - дело бытовое и слишком обычное. Я желал бы быть самым презренным существом среди тварей, чем ссыльным в Колпашеве. Недаром остяки говорят, что болотный черт родил Нарым грыжей. Но больше всего пугают меня люди, какие-то полупсы, люто голодные, безблагодатные и сумасшедшие от несчастий. Каким боком прилепиться к этим человекообразным, чтобы не погибнуть..»
Но даже в таких условиях Клюев пытался работать записывал отдельные строфы, запоминал их, потом записи уничтожал. К сожалению, большая поэма «Нарым», над которой он тогда, по некоторым свидетельствам, работал, до нас не дошла.
«Небо в лохмотьях, косые дожди, немолчный ветер - это зовется здесь летом, затем свирепая 50-градусная зима, а я голый. У меня нет никакой верхней одежды, я без шапки, без перчаток и пальто. На мне синяя бумазейная рубаха без пояса, тонкие бумажные брюки, уже ветхие. Остальное все украли шалманы в камере, где помещалось до ста человек народу, днем и ночью прибывающего и уходящего. Когда я ехал из Томска в Нарым, кто-то, видимо узнавший меня, послал мне через конвоира ватную короткую курточку и желтые штиблеты, которые больно жмут ноги, но и за это я горячо благодарен...»
Какое-то время Клюев еще боролся за себя. Писал в Москву в Политический Красный Крест, к Горькому, в Оргкомитет Союза советских писателей, старым, еще остававшимся на свободе друзьям, поэту Сергею Клычкову. Какое-то из обращений, видимо, сработало в конце 1934 года Клюеву разрешили отбывать оставшийся ему срок в Томске. При этом отправили в Томск не этапом, а спецконвоем; в казенной телеграмме, полученной из Новосибирска, так и указывалось - доставить в Томск поэта Клюева.
«На самый праздник Покрова меня перевели из Колпашева в Томск, - писал Клюев, - это на тысячу верст ближе к Москве. Такой переход нужно принять как милость и снисхождение, но, выйдя с парохода в ненастное и студеное утро, я очутился второй раз в ссылке без угла и куска хлеба. Уныло со своим узлом побрел я по неизмеримо пыльным улицам Томска. Кой-где присаживался на случайную скамейку у ворот, то на какой-либо приступок; промокший до костей, голодный и холодный, я постучался в первую дверь кособокого старинного дома на глухой окраине города - в надежде попросить ночлег ради Христа. К моему удивлению, меня встретил средних лет, бледный, с кудрявыми волосами и такой же бородкой, человек - приветствием «Провиденье посылает нам гостя! Проходите, раздевайтесь, вероятно устали». При этих словах человек стал раздевать меня, придвинул стул, встал на колени и стащил с моих ног густо облепленные грязью сапоги. Потом принес теплые валенки, постель с подушкой, быстро наладил мне в углу комнаты ночлег...»
Однако жизнь в Томске оказалась немногим легче колпашевской. «В Томске глубокая зима, - писал поэт, - мороз под 40 градусов. Я без валенок, и в базарные дни мне реже удается выходить за милостыней. Подают картошку, очень редко хлеб. Деньгами - от двух до трех рублей - в продолжение почти целого дня - от 6 утра до 4-х дня, когда базар разъезжается. Но это не каждое воскресенье, когда бывает мой выход за пропитанием. Из поданного варю иногда похлебку, куда полагаю все хлебные крошки, дикий чеснок, картошку, брюкву, даже немножко клеверного сена, если оно попадет в крестьянских возах. Пью кипяток с брусникой, но хлеба мало, сахар великая редкость. Впереди морозы до 60 градусов, мне страшно умереть на улице. Ах, если бы в тепле у печки!.. Где мое сердце, где мои песни..»
В 1936 году, уже в Томске, Клюева вновь арестовали по спровоцированному органами НКВД делу контрреволюционного, церковного (как сказано в документах) «Союза спасения России». На какое-то время его освободили из-под стражи только из-за болезни - «паралича левой половины тела и старческого слабоумия». Но и это была лишь временная отсрочка.
«Хочется поговорить с милыми друзьями, - в отчаянии писал поэт Христофоровой, - послушать подлинной музыки! За досчатой заборкой от моей каморки - день и ночь идет современная симфония - пьянка... Драка, проклятия, - рев бабий и ребячий, и все это перекрывает доблестное радио... Я, бедный, все терплю. Второго февраля стукнет три года моей непригодности в члены нового общества! Горе мне, волку ненасытному!..»
Дурные предчувствия скоро сбылись. На совещании руководящих работников Западно-Сибирского края тогдашний начальник Управления НКВД С.Н. Миронов, говоря об уже спланированных и разрабатываемых чекистами процессах, совершенно определенно потребовал «Клюева надо тащить по линии монархически-фашистского типа, а не правых троцкистов, выйти через эту контрреволюционную организацию на организацию союзного типа». Сказано было с масштабом, с указанием на важность проводимой работы.
«Совещание руководящих работников, - писал профессор Л.Ф. Пичурин («Последние дни Николая Клюева», Томск, 1995), - проходило 25 марта 1937 года. А уже в мае Клюева вновь взяли под стражу. Разумеется, допросы «подельников» очень скоро дали полное подтверждение всем домыслам следователей. Например, арестованный Голов показал «Идейными вдохновителями и руководителями организации являются поэт Клюев и бывшая княгиня Волконская... Клюев - человек набожный, за царя. Сейчас пишет стихи и большую поэму о зверствах и тирании большевиков. Имеет обширнейшие связи и много единомышленников...» Через несколько дней тот же Голов добавил к сказанному «Клюев и Волконская являются большими авторитетами среди монархических элементов в России и даже за границей... В лице Клюева мы приобрели большого идейного и авторитетного руководителя, который в нужный момент поднимет знамя активной борьбы против тирании большевиков в России. Клюев очень интересуется, кто из научных работников томских вузов имеет связь с заграницей...» И даже такое «Клюев отбывает ссылку в Томске за продажу своих сочинений, направленных против советской власти, одному из капиталистических государств. Сочинения Клюева были напечатаны за границей и ему прислали за них 10 тысяч рублей...» В итоге, скорое следствие действительно пришло к выводу, что «Клюев Николай Алексеевич является руководителем и идейным вдохновителем существующей в г. Томске контрреволюционной, монархической организации «Союз спасения России», в которой принимал деятельное участие, группируя вокруг себя контрреволюционно настроенный элемент, репрессированный Соввластью».
Поразительно, отмечал Пичурин, что протокол допроса Клюева, кроме установочных данных, практически ничего не содержит, кроме следующих вопроса и ответа «Горбенко (следователь) «Скажите, за что вы были арестованы в Москве
и осуждены ссылку в Западную Сибирь» Клюев «Проживая в г. Полтаве, я написал поэму «Погорельщина», которая впоследствии была признана кулацкой. Я ее распространял в литературных кругах в Ленинграде и в Москве. По существу эта поэма была с реакционным антисоветским направлением, отражала кулацкую идеологию».
В октябре заседание тройки Управления НКВД Новосибирской области постановило «Клюева Николая Алексеевича расстрелять. Лично принадлежащее ему имущество конфисковать». 23-25 октября 1937 года (так указано в выписке из дела) постановление тройки было приведено в исполнение.

Каждый вопрос экзамена может иметь несколько ответов от разных авторов. Ответ может содержать текст, формулы, картинки. Удалить или редактировать вопрос может автор экзамена или автор ответа на экзамен.

1.Имена, даты, история.

Творческие судьбы поэтов и прозаиков новокрестьянцев укладываются в 1900-1930-е гг . В их творчестве отразились события эпохи: войны, революции, коллективизация и раскулачивание, репрессии.

Первые книги - 1910е гг. - поэтические сборники Клюева («Сосен перезвон», «Братские песни», «Лесные были»), Есенина («Радуница», «Преображение») Клычкова («Потаенный сад», «Дубравна», «Кольцо Лады»), рассказы Карпова.

Новокрестьянских поэтов объединяла не организация в прямом смысле этого слова, а общая эстетическая позиция. Они считали, что творчество революционной России должно опираться не на машинную идеологию, а на традиционную крестьянскую культуру, и противопоставляли механическому — органическое, городу — деревню. Россия — страна крестьянская, полагали они, и ее духовным фундаментом являются фольклор и древнерусская книжность.

С пролетарскими поэтами их роднил революционный романтизм, но, как выразился Есенин, с "крестьянским уклоном". В стихах новокрестьянских поэтов главным предметом переживания становится русская деревня и русская природа, сливающиеся в единый сказочно-мифологический мир.

Судьбы новокрестьянских поэтов после Октября (пора их наибольших достижений) сложились трагически: идеализацию ими деревенской старины сочли «кулацкой». В 30-е они были вытеснены из литературы, репрессированы. Трагическая гибель Есенина словно предрекала печальный конец остальных: Клюев, Орешин, Клычков, Ганин были расстрелены. А прозаик Подъячев вот стал крупным большевиком и дружил с Горьким.

Имена

Поэты: Н. А. Клюев , С. А. Есенин , С. А. Клычков (1889-1937), А. В. Ширяевец (настоящая фамилия Абрамов, 1887-1924), П. В. Орешин (1887-1938), П. И. Карпов (1887-1963). Прозаики: Подъячев С.П. (1886-1934), Карпов П.И. (1887-1963).

Харакретные черты :

Истовая любовь к деревенской России (вопреки России «железной»), желание высветить исконные ценности ее верований и морали труда, обихода.

Кровная связь с миром природы и устного творчества , приверженность мифу, сказке определили смысл и «звук» лирики и эпики; вместе с тем их создателям оказались внятны и стилевые устремления «русского модерна».

Синтез древнего образного слова и новой поэтики обусловил художественное своеобразие их лучших произведений, а общение с Блоком, Брюсовым, другими символистами помогло творческому росту.

Акцент на крестьянское происхождение: считая себя "голосом из народа", новокрестьянские поэты подчеркивали свое крестьянское происхождение и поэтическую родословную. В автобиографическом рассказе "Гагарья судьбина" Николай Клюев ведет родословную от своей "светлой матери", "былинницы" и "песенницы", высоко оценивая ее поэтический талант. Сергей Клычков признавался, что "языком обязан лесной бабке Авдотье, речистой матке Фекле Алексеевне". В атмосфере народной поэзии рос Есенин.

Опора крестьянский быт и слово : новокрестьянские поэты хотели быть естественными в русле культурной ситуации начала века, когда каждое литературное течение "настойчиво подчеркивало свою "знаковость", приоритет своего мировидения, но, и не хотели раствориться в чужом окружении. Отсюда и подчеркнутая простоватость Н. Клюева, "гетры"-валенки С. Есенина и пр. Глубинное родство с народным духом, осознание самоценности крестьянского мировосприятия, новая общественная ситуация способствовали тому, что, в отличие от своих предшественников, новокрестьянские поэты именно в характере русского земледельца видели свою опору.

Мистицизм, эсхатологичность (Иванов-Разумник: «подлинные эсхатологи, не кабинетные, а земляные, глубинные, народные»).

Наивность религиозного чувства (Ганин: «А с божницы синее поречья/ глянул светлый и ласковый Бог»). Центральные образы - рай, пастух . (Клюев: «Он придет, нерукотворный Век колосьев золотых» для «жнецов вселенской нивы»). Рай: изба («Изба - святилище земли» у Клюева, у Клычкова в «Кольце Лады» Богоматерь живет в «горнице небесной»). Верили в спасение мира и воцарение гармонии, которая усматривалась в ещё убогом деревенском мире. Ожидали преображения крестьянского бытия в рай, образ Мессии как пророка-пастуха. В их творчестве пастушеская песня ассоциируется с пророческим служением, а крестьянин - Божий избранник, знающий путь к раю. (Есенин: стихотворение «Я пастух, мои палаты…», в сборнике «Ключи Марии» -1918 - творчество как плод пастушеских дум)

Мировоззренческий поиск - влияние как старообрядчества, так и сектантов (хлыстовство, скопничество): видно в поэзии Клюева («Братские песни» - хлыстовские песнопения, символика ладей, направляющихся к райской земле - хлыстовская утопия).

Взгляд на революцию : До революции - ожидание Революции как дороги к Раю. После - религиозный оптимизм уступил место трагическому восприятию действительности, ожидание рая на земле сменилось темами исхода святых из России, явления аггела, торжества рогатого. Скорбь как основное настроение новокрестьянской поэзии и прозы пришла на смену революционно-религиозным утопиям.

Восприятие современниками и название течения:

Как самобытное явление в русской литературе начала XX века, обладающее новизной и ярким образным строем : "... их стихи зазвучали, заиграли огнем, заискрились талантом, засверкали силой и заразили удалью" . В нем увидели возвращение к ценностям народной культуры, целостной и гармоничной, имеющей нравственную основу. Вот почему возникла необходимость в термине, отличающем существенно новое эстетическое явление от уже сложившегося, но внешне не прерывающем генетической связи с господствующей традицией.

Свежесть лирических голосов, своеобразие мировосприятия, ориентация на самобытное крестьянское слово обратили на себя внимание литературной общественности, и в массе разноречивых отзывов преобладала высокая оценка поэзии новокрестьян А. Блоком, Н. Гумилевым, В. Брюсовым, А. Белым, А. Ахматовой и др.

2.Клюев

До Клюева поэты, вышедшие из народа, являлись выразителями угнетенного состояния самого многочисленного класса России, скорбь и грусть, порожденные бесправным состоянием крестьянства и городской бедноты, были основными мотивами их творчества. А уроженец северного Олонецкого края Н. Клюев пришел в литературу с другими темами. Он с гордостью заявил о своем крестьянском происхождении.

Впервые поэт опубликовал свои стихи в 1904 году в Петербургском альманахе «Новые поэты». Публикации эти не отличались оригинальностью. Первая же книга Клюева «Сосен перезвон» (1911) стала заметным явлением в поэзии тех лет.

Стихотворения первой поэтической книжки Клюева поражали читателей своей необычностью, отсутствием упорядоченности ритмов, образов, тропов. В первой книге поэта четко обозначились отличительные черты клюевской поэзии — активное использование образов, тем, поэтических приемов песенного фольклора , бунтарские мотивы . Их можно было бы принять за продолжение традиции народных разбойничьих и тюремных песен . Но угадывалось в этих произведениях и сугубо личное, автобиографическое.

Поэтизация крестьянского быта : крестьянская изба — не убогое жилище бедного горемыки, а основа мироздания, целый мир, избяной космос («Беседная изба — подобие вселенной: в ней шолом — небеса, палати — Млечный Путь…»). Процесс строительства избы уподобляется акту высокого поэтического, художественного творения:

Революцию Клюев приветствовал «Песнью Солнценосца», циклом стихотворений «Ленин», «Гимном великой Красной Армии». Клюев верил, что революция приведет русский народ к мужицкому раю. В 1918 году он вступает в ряды РКП (б). Переехав в Вытегру, ведет там лекционную, пропагандистскую работу, пишет агитационные произведения. Активная пропаганда революционпых идей глубоко религиозным человеком производила особенно сильное впечатление на современников. Сравнения и сопоставления поэта были неожиданны и своеобразны. «Он умел к тому же позировать, привлекать к себе внимание. Как сейчас помню: стоит Клюев, одна рука приложена к сердцу, другая взметнулась вверх, воспаленные глаза сияют. Я никогда до того не слышал, что могут говорить так горячо и убедительно. Казалось странным, что он мог совмещать в себе, с одной стороны, большие, широкие, современные идеи, а с другой — веру в бога». Религиозность Клюева стала причиной исключения его из рядов партии в апреле 1920 года. О силе убеждения слова поэта свидетельствует тот факт, что вопрос о пребывании Клюева в партии рассматривали несколько раз.

Созданные Клюевым в 20-е годы поэмы «Мать-Суббота», «Заозерье», «Деревня» с обилием фольклорных мотивов и этнографических подробностей, которыми поэт восхищенно любуется, вызвали весьма противоречивые отклики в печати. Слов одобрения было мало. Звучали обвинения поэта в приверженности патриархальному, старому, уходящему. А стало быть, в неприятии современной советской действительности. В клюевских сказочных идиллиях углядели пропаганду кулацких представлений о крестьянской зажиточной жизни.

Неудивительно, что Клюев оказался одной из первых жертв репрессий 30-х годов. В 1934 году он был арестован и выслан сначала в поселок Колпашево, а затем в Томск. Долгие годы жила легенда о смерти поэта от сердечного приступа на одной из железнодорожных станций и о пропаже чемодана с его рукописями. В действительности же Клюев был расстрелян в Томске в 1937 году.

3.Есенин Сергей Александрович (1895-1925)

Свой творч.путь Е. начинал как типичный крестьянин-самоучка: земская школа, церковно-учительская школа и переезд в Москву. Там он работал помощником корректора в типографии Сытина, посещал собрания Суриковского кружка и лекции в народном ун-те Шинявского. Его ранние стихи были подражанием фольклорным мотивам и жанрам . В них было много безвкусицы и провинцианализма. Зрелый Есенин будет осознавать себя не крестьянсмким,а русским поэтом. Но для этого ему нужно было уйти из суриковцев, толчком к этому стало знакомство с Блоком и Клюевым .

Блок дал ему рекомендацию, и в кон.1915г Е. издал в Петербурге первую книгу стихов «Радуница» . Вскоре он был радушно принят в петерб.салонах, а критика заговорила о нем как о рязанском Леле. Лирический герой его ранних стихов- путник и богомолец , идущий по полевым и лесным просторам Руси с тайной верой в Иисуса и Богородицу : «Чую радуницу Божью-Не напарсно я живу. Поклоняюсь придорожью, Припадаю на траву. Между сосен, между елок, Меж берез кудрявых бус, Под венцом в кольце иголок Мне мерещится Исус».

Если для Маяковского природа- мастерская, то для Е. природа - храм , в кот.можно и нужно молиться. Он видел природу и как язычник, и как христианин : «Осень»: по-язычески- рыжей кобылой с синими подковами(цвета осенних листьев и холодной речной воды); но ветер оказывается незримым схимником, мнущим своими стопами листву, а рябиновые кисти-язвы незримого Христа. Языческое и христианское сливаются в образе двойного чувствования.

Мифотворчество, символизм : метафора и загадка снова стремятся стать мифами, и в этои плане его тв-во развивалось в духе символистского мифотв-ва, или мифопоэтизма. «Ключи Марии»-поэтический манифеста Е. Он определил сущность своей поэзии как перезвон узловой завязи природы с сущностью человека: «Если крикнет рать святая: Кинь ты Русь,живи в раю! Я скажу: не надо рая, дайте родину мою!» символическая цветопись русской иконы, напр.розовый конь в «Не жалею, не зову, не плачу…».

По мере эволюции Есенина пастушеское и иноческое все больше отступали на 2й план, уступая место босяческому , которое, в свою очередь, тяготело к тому, чтобы стать воровским и разбойничьим . У всех этих 3х ипостасей есть общее-выпадение из общепринятого мирского уклада. Сознание этого изгойства выражалось на языке бродяги и вора: «Устал я жить в родном краю,В тоске по гречневым просторам,Покину хижину мою,Уйду бродягою и вором».

Революция 1917г была воспринята Е. как исполнение пророчества о голубой Руси ,что,в свою очередь, накладывалось на евангельскую идею новой земли и нового неба. Сближение Е. со скифами, кот. выступали за революцию духа, кот.уведет Россию с пути мещанского запада и откроет в ней ее собственную уникальную основу.

В 1918г началась гражданская в-на, кот.привела к резкому недовольству крестьян новой властью. Через 2года разразился голод, унесший большое кол-во крестьянских жизней. 1918г-конфликт с Клюевым, в утопию которого Е.больше не верит. 1919г-Е.присоединяется к имажинистам . В группу имажинистов входили Грузинов, Рюрик Ивнев, Кусиков, Мариенгоф, Шершеневич. Есенина привлекла в имажинистах проповедь национальных истоков поэтической образности. Они провозглашали, что цели искусства противоположны целям государства и общества, поскольку искусство, как выразился Шершеневич, есть "великолепная ошибка". Поэт никогда не совпадает с современностью, более того — он всегда выпадает из нее. Ходасевич метко определил имажинизм как "поэтическое босячество ». Но последнее как раз и импонировало Е., и он примкнул к имажинистам как к собратьям по изгойству. "Имажинистский" период творчества Есенина начинается превращением инока и пастуха в хулигана .

1920г- «Хулиган», «Исповедь хулигана»: пейзаж становится неуютным, мрачным,враждебным. 1922-3гг - цикл «Москва кабацкая»: парадоксальное соединение темы пьяного распада с изумительной поэтической силой. Распад в Москве кабацкой по-азиацки жесток и разгулен: «Ты, Рассея моя… Рас-сея…Азиатская сторона». Раньше сука превращалась для него в женщину, теперь происходила обратная метаморфоза: «Пей со мною, паршивая сука,Пей со мной». Очищение к герою Москвы Кабацкой могло прийти только через смерть и религиозное возвращение к утраченной нац.почве: Чтоб за все грехи мои тяжкие,За неверие в благодать Положили меня в русской рубашке Под иконами умирать. 22-23гг-поездка в Европу и Америку -ощутил себя ненужным,как в России. Цикл «Любовь хулигана»-прощание с молодостью, буйством глаз, половодьем чувств.

1924г.- трилогия «Возвращение на родину», «Русь Советская», «Русь уходящая» - в кот. впервые обращается к жизни советской деревни . Мрачное настроение. Е. осуждает себя за то, что остался в стороне борьбы за будущее. «Отдам всю душу октябрю и маю,Но лиры милой не отдам». «Все равно остался я поэтом золотой бревенчатой избы».

Последние крупные вещи Е.: В1925г он пишет одно за другим «Персидские мотивы », «Анна Снегина» и «Черный человек» . В ПМ возникает условная придуманная Персия- страна поэзии и любви, иллюзорный мир покоя и тишины. В ЧЧ предметом изображения становилась пустая, обесцененная жизнь, перед ликом которой стихи изобличаются как нечто иллюзорное и лживое. Двойник поэта, ЧЧ признается с циничным хладнокровием: «Ах!Люблю я поэтов!Забавный народ.В них всегда нахожу я Историю,сердцу знакомую,Как прыщавой курсистке Длинноволосый урод Говорит о мирах, Половой истекая истомою». ЧЧ был острым рецидивом, с которым Е. мучительно боролся в самом себе - он ощущал, что проживает судьбу какого-то авантюриста, прохвоста и забулдыги. Раньше это было маской, а в ЧЧ маска приросла к лицу. «Анну Снегину» Е.задумал как эпическое, некрасовское повествование из крестьянской жизни, но в итоге создал лирическую исповедь. Ставит в центр реальную историческую деревню, от чего раньше отказывался. Сюжет АС разворачивается на фоне борьбы мужиков за землю в 17г. Герой поэмы, двойник самого Е.,кот.тоже зовут Сергей, возвращается на отдых в родные места. Его друг Прон Оглоблин отправляется с ним в имение помещицы Снегиной(с которой у Сергея когда-то был роман) брать землю. Три любящих друг друга человека сталкиваются в мучительном конфликте- с тем, чтобы в итоге расстаться навсегда: Анна уезжает в Лондон, Сергей- в столицу, Прон убит белыми. Жизнь по отношению к ним безжалостна и катастрофична. Этой катастрофичности противопоставлено чувство любви, которое в итоге торжествует над всем. Когда Прон просит Сергея поехать с ним в имение Снегиных, он присылает ему записку: «Придите.Вы самый близкий.С любовью.Оглоблин Прон». Сергей искренне любит мужиков-односельчан, и они отвечают ему тем же. Анна из эмиграции присылает ему письмо с признанием (вы мне по-прежнему милы). Если в нач.поэмы-обида на жизнь,в кот.мало любви, то в конце утверждается обратное.

Известно об 11 арестах поэта (например, «дело о четырёх поэтах»), о его не всегда угодных режиму высказываниях на людях и в творчестве — Есенин часто позволял себе говорить то, что он думал. «Белогвардейцу я не позволю говорить о Советской России то, что говорю сам. Это — моё, и этому я — судья». Последние годы жизни у Есенина — невероятный творческий подъём. В 1925 году он — первый поэт России. Готовит к выходу полное собрание своих сочинений. «В России почти все поэты умирали, не увидев полного собрания своих сочинений. А я вот — увижу своё собрание » — говорил поэт. 28 декабря 1925 года Есенина нашли мёртвым в ленинградской гостинице «Англетер». Последнее его стихотворение — «До свиданья, друг мой, до свиданья…» — по свидетельству Вольфа Эрлиха было передано ему накануне: Есенин жаловался, что в номере нет чернил и он вынужден был писать своей кровью.

4.Подъячев Семён Павлович (1886-1934)

Окончил сельскую школу. Год учился в Череповецком техническом училище, которое оставил из-за бедности. Пытался работать в Москве и Питере (наборщиком в типографии, сторожем на железной дороге, дворником), жить монастырях в качестве рабочего и послушника. Возвращается деревню, чтобы до смерти вести жизнь простого крестьянина.

Большое значение имела его дружба с В.Г. Короленко и особенно с М. Горьким .

Около 50 лет П. был бесстрашным бытописателем русской деревни . Творческую манеру писателя составляет знание русской деревни, наблюдательность, драматизм и предельная простота повествования, ощущение исторического времени, богатство народного языка.

Не все художественно равноценно в литературном наследии П. "Ваша сила -- знание быта и наблюдательность, слабость -- однообразие и громоздкость формы",-- писал ему Короленко. Многие описания натуралистичны, концовки некоторых произведений откровенно морализаторские, много вульгаризмов в языке персонажей.

Писал с детства, сначала стихи, затем обратился к прозе, в основном рассказы и очерки.

Первое - рассказы"Осечка " и "Встреча " в журнале "Россия". Известен стал с публикацией очерков "Мытарства " (1902), "По этапу " (1903) и повести "Среди рабочих " (1904) (автобиографический характер о «мытарствах» «раскрестьянинного мужика» и поисках заработка в городе, галерея людей "городского дна", представителей разных социальных классов: впавшие в нищету крестьяне и рабочие, спившийся дворянин, страшные картины московского работного дома). Описанное П. потрясло общественность, откликнулись В. Г. Короленко, М. Горький

В преддверии революции 1905 г . создает повесть "Среди рабочих " - передает настроение беднейшего крестьянства накануне революции, жизнь старой русской деревни и появление ростков нового сознания в ней, яркие самобытные образа крестьян - всех их объединяет острая ненависть к угнетателям . Впервые у П. появляется персонаж (кузнец Журлов), способный открыто бросить вызов "хозяевам жизни" .

В произведениях, написанных между двумя революциями деятельная активная личность утверждается как эстетический идеал (Демьян из очерка "У старверов", 1907; Маркел из рассказа "Разлад", 1908). Рождение нового социального сознания в "маленьком человеке" показано в повести "Забытые" (1909). В центре повести жизнь "забытого" историей человека, пьяницы и неудачника Даенкина. Но ветер истории коснулся и таких, как он. В "забытом" человеке появляются ростки нового сознания: стремление жить жизнью страны, жажда улучшения жизни . Так появляется в творчестве П. тема обновления .

Но в большинстве произведений до 1917 г. показана старая русская деревня, тяжелая жизнь доведенных до крайней степени нужды крестьян , рабская психология мужика, его темнота, забитость, семейные неурядицы, доходящие до открытой вражды, мучения женщины, страшная участь детей -- все это глубоко правдиво отражено в рассказах : "У староверов", "Разлад", "Тьма" (1908), "Зло" (1909), "Семейное торжество", "Жизнь и смерть" (1910), "Шпитаты" (1913), "На площадке вагона" (1915), "За грибками, за ягодками" (1916) . В этих страшных нечеловеческих условиях люди, ожесточаются, морально деградируют, и в то же время он дает понять, что не они в этом виноваты. Горький:"Семен П. рассказывал о деревне задумчиво, не громко и всегда как бы в тоне вопросов: -Разве это все можно считать человеческой жизнью? Разве такими должны быть люди? Но разве в этих условиях могут они быть иными?"

Большой цикл - рассказы о сельских хищниках, к улаках, трактирщиках, попах, лавочниках: "Семейное торжество", "Разлад", "Тьма", "Благодетель" (1914), "Неприятности", "С новостями пришел" (1914). Вершиной сатирического цикла о богатых людях села является рассказ "Карьера Захара Федорыча Дрыкалина " (1915).

Произведения, написанные в годы империалистической войны , выражают недовольство политикой царизма и полны ожиданий скорых социальных перемен : "В трудное время", "Обыденное" (1914), "Дезертир" (1915), "За язык пропадаю" (1917) -- "Со всех четырех сторон ветер нам встречу».

Революцию 1917 г. П. встретил с большой радостью и сразу же активно включился в общественную жизнь: был заведующим волостным отделом народного образования, председателем объединения крестьянских писателей.

По-прежнему в центре внимания писателя жизнь деревни. Основная тема послеоктябрьского творчества П.-- утверждение новой жизни ("Нашел", 1921; "Новые полсапожки", 1922; "Папаша хресный", 1924) и борьба с пережитками прошлого в сознании крестьян ("Письмо", 1924; "Сквозь строй", 1925; "Бабий агроном", 1926).

Большой цикл рассказов составляют произведения о врагах Советской власти , не останавливающихся перед убийством: "Семейный разлад" (1922), "Злобная тьма" (1923), "Комолая злоба" (1928). С годами росло сатирическое мастерство П. Зло смеясь, по-щедрински, он резко отрицательно изображает "примазавшихся" к Советской власти и забюрократившихся коммунистов, превратившихся в "вельмож": "Комиссар" (1923), "Сынок приехал" (1926), "Репетиция".

Последнее, произведение П.-- автобиографическая повесть "Моя жизнь" (1924--1934), написанная по совету М. Горького.

Новокрестьянская поэзия (Клюев, Есенин, Клычков, Ширяевцев)

Новокрестьянская поэзия – это течение поэтов, вышедших из народной среды. Они опирались на фольклорную традицию и литературную традицию XIX века (Некрасов, Кольцов, Никитин, Суриков). Основные мотивы – жизнь деревни, природы, родство жизни деревни с жизнью природы . Основные проблемы – оппозиция город/деревня и трагические противоречия внутри самой деревни .

Первая волна крестьянской поэзии – 1903-1905 гг. (Дрожжин, Леонов, Шкулев) Они объединились внутри суриковского литературно-музыкального кружка, издавали сборники, сотрудничали с пролетарскими поэтами.

Вторая волна – 1910-е гг. (Клюев, Есенин, Клычков, Ширяевцев, Орешин). В 1916 г. выходит сборник Есенина «Радуница». Были встречены как посланцы новой русской деревни. Группа была неоднородной: разные судьбы, разные идеологии, разный подход к освоению поэтической традиции. Поэтому это название хоть и традиционное, но достаточно условное.

Новокрестьянские поэты испытали воздействие символизма и акмеизма . Символисты испытывали к ним интерес из-за тенденций, свойственных им самим в годы, предшествующие Первой мировой войне: националистические настроения, размышления о «народной стихии», судьбах России, интерес к славянской мифологии. Те же тенденции наблюдались в религиозно-философских исканиях русской интеллигенции.

Еще один представитель новокрестьянской поэзии – Сергей Клычков . Главная тема его сборников («Песни », «Потаенный сад ») – деревенская природа. Очевидно влияние Блока, Городецкого и Клычкова. Таким образом, можно говорить о синтезе символизма, акмеизма и фольклорной традиции.

Его пейзажи условны, декоративны, в образах славянская мифология. Реальность как таковую он игнорирует. Большинство его стихов – это обработка славянских мифов: о богине весны и плодородия Ладе, о ее сестре Купаве, о Деде, который правит миром природы.

В отличие от Клычкова, у которого лейтмотивом была «грусть-печаль», творчество Александра Ширяевца было проникнуто жизнеутверждающим пафосом. Искренность и непосредственность поэтического чувства роднит его с Есениным, а славянская мифология и фольклорные темы (Ванька-ключник) с Клычковым. Но в его стихах больше чувств, чем у Клычкова (любовь к Родине, к воле, к жизни).