Псевдонимы:

Роман Аренский

Никита Вечер

В. Витовт

Алексей Кириллов

Антон Кирша

Антон Крайний

Л. Зинаида Николаевна

Лев Пущин

Н. Ропшин

Товарищ Герман

Зинаида Николаевна Гиппиус - русская поэтесса, прозаик, критик.

Родилась 8 (20) ноября 1869 года в городе Белев Тульской губернии в семье, которая ведет начало от немца Адольфуса фон Гингста (обосновался в Москве в 16 веке).

В 70-е гг. 19 в. её отец служил товарищем обер-прокурора сената, но вскоре переехал с семьей в Нежин, где получил место председателя суда. После его смерти, в 1881 г., семья переселилась в Москву, а затем в Ялту и Тифлис. Женской гимназии в Нежине не было, и основам наук Гиппиус обучали домашние учителя. В 80-х гг., живя в Ялте и Тифлисе, Гиппиус увлекается русской классикой, особенно Ф. М. Достоевским .

Выйдя замуж за Д. С. Мережковского, летом 1889 г. Гиппиус вместе с мужем переезжает в Петербург, где и начинает литературную деятельность в кружке символистов, который в 90-е гг. складывается вокруг журнала «Северный вестник» (Д. Мережковский , Н. Минский , А. Волынский, Ф. Сологуб) и популяризует идеи Бодлера, Ницше, Метерлинка. В русле настроений и тем, свойственных творчеству участников этого кружка, и под влиянием новой западной поэзии начинают определяться поэтические темы и стиль поэзии Гиппиус.

В печати стихи Гиппиус появились впервые в 1888 г. в «Северном вестнике». Позже для публикации литературно-критических статей она берет псевдоним Антон Крайний.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус - проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, искание новой нездешней красоты («Мне нужно то, чего нет на свете…»), тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время - жажда одиночества. В этих стихах отразились основные мотивы ранней символической поэзии, ее этический и эстетический максимализм. Подлинная поэзия, считала Гиппиус, сводится лишь к «тройной бездонности мира», трем темам - «о человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о примирении любви и вечности, но единственный путь к этому видела в смерти, которая только и может спасти любовь от всего преходящего. Эти размышления на «вечные темы» определили тональность многих стихов Гиппиус.

В двух первых книгах рассказов - «Новые люди» (1896) и «Зеркала» (1898) - Гиппиус господствовали те же настроения. Основная мысль их - утверждение истинности лишь интуитивного начала жизни, красоты «во всех ее проявлениях» и противоречиях и лжи во имя некоей высокой истины. В рассказах этих книг - явное влияние идей Достоевского, воспринятых в духе декадентского миропонимания.

В идейно-творческом развитии Гиппиус большую роль сыграла первая русская революция, которая обратила ее к вопросам общественности. Они начинают теперь занимать большое место в ее стихах, рассказах, романах.

После революции выходят сборники рассказов «Черное по белому» (1908), «Лунные муравьи» (1912), романы «Чертова кукла» (1911), «Роман-царевич» (1913). Но, говоря о революции, создавая образы революционеров, Гиппиус утверждает, что истинная революция в России возможна лишь в связи с революцией религиозной (точнее - в результате ее). Вне «революции в духе» социальное преображение - миф, вымысел, игра воображения, в которую могут играть лишь неврастеники-индивидуалисты. В этом Гиппиус убеждала читателей, изображая в «Чертовой кукле» русскую послереволюционную действительность.

Встретив враждебно октябрьскую революцию, Гиппиус вместе с Мережковским в 1920 г. эмигрировала. Эмигрантское творчество Гиппиус состоит из стихов, воспоминаний, публицистики. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию, пророчествовала ее скорое падение.

Из эмигрантских изданий наибольший интерес представляет книга стихов «Сияния» (Париж, 1938), воспоминания «Живые лица» (Прага, 1925), очень субъективные и очень личные, отразившие ее тогдашние общественные и политические взгляды, и незаконченная книга воспоминаний о Мережковском (З. Гиппиус-Мережковская «Дмитрий Мережковский», Париж, 1951). Об этой книге даже критик эмигрант Г. Струве сказал, что она требует больших поправок «на пристрастность и даже озлобленность мемуариста».

Умерла 9 сентября 1945 года в Париже; похоронена на русском кладбище в Сент-Женевьев-де Буа под Парижем.

Примечание к биографии:

Фантастическое в творчестве:

Зинаида Гиппиус была ярким представителем литературного течения символизм, отличающийся созданием и использованием системы символов, в которые вкладывался особый мистический смысл. Эта особенность символизма прослеживается во многих стихах З. Гиппиус, особенно ранних. Например, мини-цикл, состоящий из стихотворений «В черту» (1907), «Час победы» (1922), «Равнодушие» (1928), повествует о трёх встречах человека с представителем Тёмных сил.

В прозе нужно отметить несколько произведений:

«Время» (сказка, 1896) - о грустной принцессе Белая Сирень, которая страшилась и ненавидела злого старика по имени Время, сидящего на скале над морем.

«Вымысел (Вечерний рассказ)» (рассказ, 1906) - воспоминания человека по фамилии Политов о странной графине, пишущей странные картины, рядом с которой чувствовалось дыхание смерти.

«Иван Иванович и черт» (рассказ, 1906) - о человеке, который многократно встречался с чертом и знал того в лицо.

«И звери» (сказка-притча, 1909) - об узнавших о Воскресении Христа зверях. Едва выяснилось, что после Воскресения Христа будут воскресать и все люди – звери чрезвычайно огорчились и обиделись. Люди будут воскресать, а про зверей ничего не известно. И стали звери собираться, толковать между собой, спорить и жаловаться.

«Межстранное» (рассказ, 1916) - о войне соседних королевств, которые построили на границе между собой две стены с пустырем посередине, а на пустыре однажды вдруг заметили длинные синие огни.

«Нерожденная Девочка на елке» (рождественская сказка, 1938) - о нерожденной Девочке, которая узнала о том, как весело бывает на елке. И захотелось ей увидеть этот праздник. Тогда Христос взял ее за руку, и они вместе отправились в путь.

Прозаические произведения З. Гиппиус включались в сказочные и мистические антологии.

Зинаида Николаевна Гиппиус - известная русская поэтесса, писательница и литературный критик. Прочитав эту статью, вы познакомитесь с ее жизнью, а также с творческим наследием, которое оставила потомкам Зинаида Гиппиус.

Дата рождения поэтессы - 8 ноября 1869 года. Она появилась на свет в городе Белеве Тульской губернии. Отец ее - дворянин, обрусевший немец, в свое время был По матери русская поэтесса и писательница Зинаида Гиппиус является внучкой полицмейстера из Екатеринбурга. Образование Гиппиус не было систематическим, несмотря на то, что с юных лет она очень много читала.

З. Гиппиус и Д. Мережковский

В 1889 году Зинаида Николаевна вышла замуж за известного поэта Д.С. Мережковского. Она уехала из Тифлиса и вместе с ним перебралась в Петербург. Именно в этом городе годом ранее состоялся ее дебют в качестве поэтессы. Целых 52 года прожила со своим супругом Зинаида Гиппиус. Интересная биография этой женщины привлекает ценителей не только ее собственного творчества, но и творчества ее мужа. Неудивительно, ведь Зинаида Гиппиус прожила с ним долгую жизнь, по ее словам, "не разлучаясь… ни на один день".

"Декадентская мадонна"

В ранних стихотворениях нашей героини заметно влияние С.Я. Надсона. Однако достаточно быстро преодолела его Зинаида Гиппиус. Биография ее уже с ранних лет отмечена созданием самостоятельных произведений. Участники литературной жизни двух столиц России на рубеже веков считали творчество писательницы олицетворением декаданса, а саму ее - "декадентской мадонной". Так ее стали называть с 1895 года, когда было опубликовано "Посвящение". "Люблю я себя, как Бога" - эту фразу из него любила повторять Зинаида Гиппиус. Биография поэтессы очень интересна с точки зрения смены масок, ролей. Не только образ "декадентской мадонны" искусно строился самой Гиппиус и внедрялся в сознание ценителей поэзии. Зинаида Николаевна примерила на себя еще несколько ролей. Предлагаем вам познакомиться с ними.

Смена ролей

Зинаида Гиппиус - поэтесса, которая тщательным образом продумывала свое литературное и социальное поведение. Она периодически меняла роли. Так, перед революцией 1905 года, приблизительно в течение 15 лет, поэтесса пропагандировала сексуальное раскрепощение. В это время несла на себе "крест чувственности" Зинаида Гиппиус. Творчество и биография поэтессы отражают ее позицию. О своем взгляде на жизнь, о "кресте чувственности" она написала в 1893 году в своем дневнике. После этого она стала противницей "учащей церкви". В своем дневнике в 1901 году она написала, что "грех только один - самоумаление". В период с 1901 по 1904 год Гиппиус была организатором религиозно-философских собраний, на которых была представлена программа "неохристианства", которая соответствовала воззрениям ее мужа, Дмитрия Мережковского. Зинаида Гиппиус, биография которой свидетельствует о многогранности ее личности, также считала себя поборником революции духа, которая совершается вопреки мнению "стадной общественности".

Дом Мурузи, взаимоотношения с А.А. Блоком

Дом Мурузи, который занимали Мережковские, стал важным центром общественной и религиозно-философской жизни Петербурга. Его посещение было обязательным для тяготеющих к символизму молодых писателей и мыслителей. Авторитет Гиппиус в объединении, сложившемся вокруг Мережковского, был бесспорным. Большинство его участников считало, что именно Зинаида Николаевна играет главную роль в любых его начинаниях. Однако практически все испытывали неприязнь к Гиппиус, поскольку поэтесса отличалась нетерпимостью, высокомерием, а также часто ставила эксперименты над людьми. Отношения между ней и А.А. Блоком стали особой страницей в истории отечественного символизма. Первая публикация Блока (в журнале "Новый путь") состоялась именно при ее содействии. Но это не предотвратило резких конфликтов между ними в дальнейшем, которые были вызваны тем, что они по-разному относились к вопросам о назначении поэта и о сущности художественного творчества.

Два собрания стихов

Книгу под названием "Собрание стихов. 1889-1903" опубликовала в 1904 году Зинаида Гиппиус. Биография поэтессы через несколько лет была отмечена новым сборником. В 1910 появилась вторая книга, в которой были представлены произведения, созданные в период с 1903 по 1909 год. Публикация 1904 года стала большим событием в жизни отечественной поэзии. откликаясь на нее, писал, что в творчестве Зинаиды Николаевны представлена вся 15-летняя история русского лирического модернизма. Основная тема ее произведений, по мнению Анненского, - "мучительное качание маятника в сердце". В.Я. Брюсов, поклонник творчества Гиппиус, особо отметил ту "непобедимую правдивость", с которой поэтесса фиксирует эмоциональные состояния, показывает жизнь ее "плененной души".

За границей

В 1905 году произошла революция, которая способствовала усилению настроений, владевших Зинаидой Гиппиус. Мережковские решили уехать за границу. В период с 1906 по 1908 год они находились в Париже. Здесь супруги сблизились с эмигрантами-революционерами, в числе которых был Б.В. Савинков, которому Зинаида Николаевна помогала в его литературных опытах. В 1908 году Мережковские вернулись на родину. Здесь они участвовали в неком религиозно-философском обществе, в которое входил Блок, Бердяев,

Литературный критик

Зинаида Гиппиус как критик известна под псевдонимом Антон Крайний. В начале 1900-х годов она являлась проповедником программы символизма, а также философских идей, на основании которых эта программа была построена. В качестве литературного критика Гиппиус часто публиковалась в журналах "Русское богатство" и "Весы". Лучшие статьи писательница отобрала для созданной в 1908 году книги "Литературный дневник". Следует сказать, что Зинаида Гиппиус (краткая биография и творчество которой подтверждают это) оценивала состояние современной отечественной художественной культуры в целом негативно. Эта ситуация, по ее мнению, была связана с крахом общественных идеалов и кризисом религиозных основ, которыми жил 19 век. Гиппиус считала, что призвание художника, которое современная литература не смогла осознать, состоит в прямом и активном воздействии на жизнь, которой следует "охристианиться", поскольку другого выхода из духовного и идейного тупика не существует. Данные концепции поэтессы нацелены против писателей, которые примыкали к издательству "Знание", руководимому М. Горьким, а также против литературы, которая опиралась на традиции классического реализма.

Отражение взглядов Гиппиус в литературном творчестве

В драматургии героини нашей статьи содержится тот же вызов представлениям, которые основаны на устаревшем понимании гуманизма и вере в либерализм. Здесь нужно отметить созданное в 1916 году "Зеленое кольцо". Также эта позиция нашла отражение в ее рассказах, собранных в 5 сборников. В 1911 году Зинаида Гиппиус написала роман "Чертова кукла", в котором описывается несостоятельность верований в усовершенствование общества мирным путем и в общественный прогресс.

Отношение к Октябрьской революции и его отражение в творчестве

К произошедшей в 1917 году, отнеслась враждебно и непримиримо Зинаида Гиппиус. Краткая биография поэтессы дальнейших лет тесно связана с этим событием. Настроения, владевшие ею, отразились в книге Гиппиус "Последние стихи. 1914-1918", опубликованной в 1918 году, а также в "Петербургских дневниках", которые были частично опубликованы в 1920-е годы в эмигрантской периодике, а затем изданы на английском языке (в 1975 году) и на русском (в 1982).

И в дневниковых записях Гиппиус этого времени, и в поэзии (вышедшая в 1922 году книга "Стихи. Дневник 1911-1921"), и в литературно-критических статьях, помещенных в газету "Общее дело", превалирует эсхатологическая нота. Зинаида Николаевна считала, что Россия безвозвратно погибла. Она говорила о наступлении царства антихриста. Поэтесса утверждала, что озверение бушует на развалинах культуры, рухнувшей в 1917 году. Дневники стали хроникой духовного и телесного умирания старого мира. К ним Зинаида Гиппиус относилась как к литературному жанру, который обладает одной уникальной особенностью - способностью запечатлеть и передать "само течение жизни". Письма фиксируют мелочи, "исчезнувшие из памяти", по которым в дальнейшем потомки составят достоверную картину событий, ставших трагедией в истории страны.

Разрыв отношений с принявшими революцию

Ненависть к революции у Зинаиды Гиппиус была настолько сильна, что поэтесса решила порвать отношения со всеми теми, кто принял ее, - с Брюсовым, Блоком, А. Белым. В 1925 году появился мемуарный цикл "Живые лица", основа внутреннего сюжета которого - история этого разрыва, а также реконструкция идейных столкновений, приведших к событиям октября 1917 года. Революция привела к неизбежной конфронтации бывших союзников на литературном поприще. Сама эта революция описывается Зинаидой Гиппиус (наперекор Блоку, который увидел в ней очистительный ураган и взрыв стихий) как "скука потрясающая" и череда однообразных дней, их "тягучее удушье". Однако эти будни были настолько чудовищны, что у Зинаиды Николаевны возникало желание "ослепнуть и оглохнуть". "Громадное безумие" лежит в корне происходящего, как считала поэтесса. Тем важнее, по ее мнению, сохранить "твердую память" и "здравый ум".

Творчество эмигрантского периода

В период эмиграции творчество Гиппиус начинает затухать. Зинаида Николаевна все больше убеждается в том, что поэт не может работать, находясь вдали от своей родины: "тяжелый холод" воцаряется в его душе, она мертва, будто "убитый ястреб". Последняя метафора является ключевой в заключительном сборнике стихов "Сияния", созданном в 1938 году. В нем мотивы одиночества являются преобладающими, поэтесса видит все взглядом "идущего мимо" (эти слова вынесены в заглавия важных стихов в позднем творчестве Гиппиус, напечатанных в 1924 году). Поэтесса пытается примириться с миром перед близким прощанием с ним, однако эти попытки сменяются позицией непримиримости со злом и насилием. Бунин, говоря о стилистике Зинаиды Гиппиус, которая не признает неприкрытой эмоциональности и нередко строится на оксюморонах, назвал творчество поэтессы "электрическими стихами". Рецензируя "Сияния", Ходасевич писал о том, что "поэтическая душа" Гиппиус борется в них с "непоэтическим умом".

"Зеленая лампа"

Вы уже убедились в организаторских способностях, которыми обладала Зинаида Гиппиус. Биография, интересные факты и творчество во многом связаны с ее общественной деятельностью, которая продолжалась практически до самой смерти поэтессы. По ее инициативе было основано общество под названием "Зеленая лампа", существовавшее с 1925 по 1940 год. Цель его создания - объединение различных литературных кругов, которые оказались в эмиграции, при условии, что они разделяли тот взгляд на призвание отечественной культуры за рубежами России, который Гиппиус сформулировала еще в начале деятельности этого кружка. Она считала, что нужно учиться подлинной свободе слова и мнений, а это сделать невозможно, если следовать "заветам" отжившей либерально-гуманистической традиции. Однако следует отметить, что "Зеленая лампа" не была свободна от идеологической нетерпимости. В результате этого среди ее участников возникали многочисленные конфликты.

Книга о Мережковском, которую написала Зинаида Гиппиус (биография)

Кратко творчество Зинаиды Николаевны мы рассмотрели. Осталось только рассказать о последней ее книге, которая, к сожалению, осталась незаконченной, а также о последних годах жизни поэтессы. умер в 1941 году. Смерть своего мужа тяжело пережила Зинаида Николаевна. После его кончины она подверглась остракизму, причина которого - двусмысленная позиция, которую она занимала в отношении фашизма.

Последние годы своей жизни Гиппиус отдала работе над биографией своего супруга. Она была издана в 1951 году. Значительная часть посвященной Дмитрию Сергеевичу книги - о его идейной эволюции, а также об истории деятельности Религиозно-философских собраний. 9 сентября 1945 года скончалась Зинаида Гиппиус. Поэзия ее до сих пор живет в сердцах многочисленных ценителей ее творчества.

Начало литературной деятельности Зинаиды Гиппиус (1889-1892 годы) принято считать этапом «романтически-подражательным»: в её ранних стихотворениях и рассказах критики того времени усматривали влияния Надсона, Рескина, Ницше.

После появления программной работы Д.С. Мережковского «О причине упадка и о новых течениях современной русской литературы» (1892), творчество Гиппиус приобрело отчетливо «символистский» характер, более того, впоследствии её стали причислять к числу идеологов нового модернистского движения в русской литературе. В эти годы центральной темой её творчества становится проповедь новых этических ценностей. Как писала она в «Автобиографии», «меня занимало, собственно, не декадентство, а проблема индивидуализма и все относящиеся к ней вопросы». Сборник рассказов 1896 года она полемически озаглавила «Новые люди», подразумевая тем самым изображение характерных идейных устремлений формирующегося литературного поколения, заново переосмысливающего ценности «новых людей» Чернышевского.

Её герои кажутся непривычными, одинокими, болезненными, подчёркнуто непонятыми. Они декларируют новые ценности: «Я бы не хотела доживать совсем», «А болезнь - это хорошо… Надо ведь умирать от чего-нибудь», рассказ «Мисс Май», 1895.

В рассказе «Среди мёртвых» показана необыкновенная любовь героини к умершему художнику, чью могилу она окружила заботой и на которой, в конце концов, замерзает, соединившись, таким образом, в своём неземном чувстве со своим возлюбленным.

Впрочем, обнаруживая среди героев первых прозаических сборников Гиппиус людей «символистского типа», занимавшихся поиском «новой красоты» и путей духовного преображения человека, критики замечали и отчётливые следы влияния Достоевского (не утраченные с годами: в частности, «Роман-царевич» 1912 года сравнивался с «Бесами»). В рассказе «Зеркала» (одноимённый сборник 1898 г.) герои имеют своих прототипов среди персонажей произведений Достоевского. Главная героиня повествует, как она «всё хотела сделать что-нибудь великое, но такое… беспримерное. А потом вижу, что не могу - и думаю: дай что-нибудь дурное сделаю, но очень, очень дурное, до дна дурное…», «Знайте, что обижать ничуть не плохо».

Но её герои унаследовали проблематику не только Достоевского, но и Мережковского. («Мы для новой красоты, нарушаем все законы…»). В новелле «Златоцвет» (1896) рассматривается убийство по «идейным» мотивам во имя полного освобождения героя: «Она должна умереть… С ней умрёт всё - и он, Звягин, будет свободен от любви, и от ненависти, и от всех мыслей о ней». Размышления об убийстве перемежаются спорами о красоте, свободе личности, об Оскаре Уайльде и т. д.

Гиппиус не копировала слепо, а заново переосмысливала русскую классику, помещая своих героев в атмосферу произведений Достоевского. Этот процесс имел большое значение для истории русского символизма в целом. Основными мотивами ранней поэзии Гиппиус критики начала XX века считали «проклятия скучной реальности», «прославление мира фантазии», поиск «новой нездешней красоты». Характерный для символистской литературы конфликт между болезненным ощущением внутри человеческой разобщенности и, одновременно, стремлением к одиночеству присутствовал и в раннем творчестве Гиппиус, отмеченном характерным этическим и эстетическим максимализмом. Подлинная поэзия, считала Гиппиус, сводится к «тройной бездонности» мира, трем темам - «о человеке, любви и смерти». Поэтесса мечтала о «примирении любви и вечности», но объединяющую роль отводила смерти, которая только и может спасти любовь от всего преходящего. Подобного рода раздумья на «вечные темы», определившие тональность многих стихов Гиппиус 1900 годов, господствовали и в двух первых книгах рассказов Гиппиус, основными темами которых были - «утверждение истинности лишь интуитивного начала жизни, красоты во всех её проявлениях и противоречиях и лжи во имя некоей высокой истины».

«Третья книга рассказов» (1902) Гиппиус вызвала существенный резонанс, критика в связи с этим сборником заговорила о «болезненной странности» автора, «мистическом тумане», «головном мистицизме», концепции метафизики любви «на фоне духовных сумерек людей… ещё не способных её осознать». Формула «любви и страдания» по Гиппиус (согласно «Энциклопедии Кирилла и Мефодия») соотносится со «Смыслом любви» В.С. Соловьева и несёт в себе основную идею: любить не для себя, не для счастья и «присвоения», а для обретения в «Я» бесконечности. Императивы: «выразить и отдать всю душу», идти до конца в любом опыте, в том числе в экспериментировании с собой и людьми, - считались основными её жизненными установками.

Заметным событием в литературной жизни России начала XX века стал выход первого сборника стихотворений З. Гиппиус в 1904 году. Критика отметила здесь «мотивы трагической замкнутости, отрешённости от мира, волевого самоутверждения личности». Единомышленники отмечали и особую манеру «поэтического письма, недоговоренности, иносказания, намека, умолчания», манеру играть «певучие аккорды отвлеченности на немом пианино», - как назвал это И. Анненский. Последний считал, что «ни один мужчина никогда не посмел бы одеть абстракции таким очарованием», и что в этой книге наилучшим образом воплотилась «вся пятнадцатилетняя история… лирического модернизма» в России. Существенное место в поэзии Гиппиус заняла тема «усилий по сотворению и сохранению души», со всеми неотделимыми от них «дьявольскими» искусами и соблазнами, многими была отмечена откровенность, с которой поэтесса рассказывала о своих внутренних конфликтах. Выдающимся мастером стиха считали её В.Я. Брюсов и И.Ф. Анненский, восхищавшиеся виртуозностью формы, ритмическим богатством и «певучей отвлечённостью» лирики Гиппиус конца 1890-х - 1900-х годов.

Некоторые исследователи считали, что творчество Гиппиус отличает «характерная не женственность», в её стихах «всё крупно, сильно, без частностей и мелочей. Живая, острая мысль, переплетенная со сложными эмоциями, вырывается из стихов в поисках духовной целостности и обретения гармонического идеала». Другие предостерегали от однозначных оценок: «Когда задумываешься, где у Гиппиус сокровенное, где необходимый стержень, вкруг которого обрастает творчество, где - "лицо", то чувствуешь: у этого поэта, может быть, как ни у кого другого, нет единого лица, а есть - множество…», - писал Р. Гуль.

И.А. Бунин, подразумевая стилистику Гиппиус, не признающую открытой эмоциональности и часто построенную на использовании оксюморонов, называл её поэзию «электрическими стихами», В.Ф. Ходасевич, рецензируя «Сияния», писал о «своеобразном внутреннем борении поэтической души с непоэтическим умом».

Сборник рассказов Гиппиус «Алый меч» (1906) высветил «метафизику автора уже в свете неохристианской тематики», при этом богочеловеческое в состоявшейся человеческой личности здесь утверждалось как данность, грех само- и богоотступничества считался единым. Сборник «Чёрное по белому» (1908), вобравший в себя прозаические произведения 1903-1906 годов, был выдержан в «касательной, туманно-импрессионистической манере» и исследовал темы достоинства личности («На веревках»), любви и пола («Влюбленные», «Вечная „женскость“», «Двое-один»), в рассказе «Иван Иванович и черт» вновь были отмечены влияния Достоевского. В 1900-х годах Гиппиус заявила о себе и как драматург: пьеса «Святая кровь» (1900) вошла в третью книгу рассказов. Созданная в соавторстве с Д. Мережковским и Д. Философовым пьеса «Маков цвет» вышла в 1908 году и явилась откликом на революционные события 1905-1907 годов. Самым удачным драматическим произведением Гиппиус считается «Зелёное кольцо» (1916), пьеса, посвящённая людям «завтрашнего дня», была поставлена В.Э. Мейерхольдом в Александринском театре.

Важное место в творчестве З. Гиппиус занимали критические статьи, публиковавшиеся сначала в «Новом пути», затем в «Весах» и «Русской мысли» (в основном, под псевдонимом Антон Крайний). Впрочем, её суждения отличались (согласно «Новому энциклопедическому словарю») как «большою вдумчивостью», так и «крайнею резкостью и порою недостатком беспристрастия». Разойдясь с авторами журнала «Мир искусства» С.П. Дягилевым и А.Н. Бенуа на религиозной почве, Гиппиус писала: "…жить среди их красоты страшно. В ней «нет места для… Бога», веры, смерти, это искусство «для „здесь“», искусство позитивистское".

А.П. Чехов в оценке критика - писатель «охлаждения сердца ко всему живому», и те, кого Чехов сможет увлечь, «пойдут давиться, стреляться и топиться». По её мнению («Mercure de France»), Максим Горький «посредственный социалист и отживший художник». Константина Бальмонта, публиковавшего свои стихи в демократическом «Журнале для всех», критик порицала следующим образом: «В этом литературном „омнибусе“ … даже г. Бальмонт, после некоторого стихотворного колебания, решает быть „как все“» («Новый путь», 1903, №2), что не помешало ей также помещать свои стихи в этом журнале.

В рецензии на сборник А. Блока «Стихи о Прекрасной Даме» с эпиграфом «Без Божества, без вдохновенья» Гиппиус понравились лишь некоторые подражания Владимиру Соловьёву. В целом же сборник был оценен как туманный и безверный «мистико-эстетический романтизм». По мнению критика, там, где «без Дамы», стихи Блока «нехудожественны, неудачны», в них сквозит «русалочий холод» и т. д.

В 1910 году вышел второй сборник стихов Гиппиус «Собрание стихов. Кн. 2. 1903-1909», во многом созвучный первому, его основной темой стал «душевный разлад человека, во всём ищущего высшего смысла, божественного оправдания низкого земного существования…». Два романа неоконченной трилогии, «Чёртова кукла» («Русская мысль», 1911, №1-3) и «Роман-царевич» («Русская мысль», 1912, №9-12), призваны были «обнажить вечные, глубокие корни реакции в общественной жизни», собрать «черты душевной мертвенности в одном человеке», но встретили неприятие критики, отметившей тенденциозность и «слабое художественное воплощение». В частности, в первом романе были даны шаржированные портреты А. Блока и Вяч. Иванова, а главному герою противостояли «просветлённые лики» участников триумвирата Мережковских и Философова. Другой роман был целиком посвящён вопросам богоискательства и был, по оценке Р.В. Иванова-Разумника, «нудным и тягучим продолжением никому не нужной «Чёртовой куклы»». После их публикации «Новый энциклопедический словарь» писал: Гиппиус оригинальнее как автор стихов, чем как автор рассказов и повестей. Всегда внимательно обдуманные, часто ставящие интересные вопросы, не лишенные меткой наблюдательности, рассказы и повести Гиппиус в то же время несколько надуманы, чужды свежести вдохновения, не показывают настоящего знания жизни.

Герои Гиппиус говорят интересные слова, попадают в сложные коллизии, но не живут перед читателем, большинство их - только олицетворение отвлечённых идей, а некоторые - не более, как искусно сработанные марионетки, приводимые в движение рукою автора, а не силой своих внутренних психологических переживаний.

Ненависть к Октябрьской революции заставила Гиппиус порвать с теми из бывших друзей, кто принял её, с Блоком, Брюсовым, Белым. История этого разрыва и реконструкция идейных коллизий, которые привели к октябрьским событиям, сделавшими неизбежной конфронтацию былых союзников по литературе, составила суть мемуарного цикла Гиппиус «Живые лица» (1925). Революция (наперекор Блоку, увидевшему в ней взрыв стихий и очистительный ураган) была описана ею как «тягучее удушье» однообразных дней, «скука потрясающая» и вместе с тем, «чудовищность», вызывавшая одно желание: «ослепнуть и оглохнуть». В корне происходившего Гиппиус усматривала некое «Громадное Безумие» и считала крайне важным сохранить позицию «здравого ума и твердой памяти».

Сборник «Последние стихи. 1914-1918» (1918) подвёл черту под активным поэтическим творчеством Гиппиус, хотя за границей вышли ещё два её поэтических сборника: «Стихи. Дневник 1911-1921» (Берлин, 1922) и «Сияния» (Париж, 1939). В произведениях 1920-х годов преобладала эсхатологическая нота («Россия погибла безвозвратно, наступает царство Антихриста, на развалинах рухнувшей культуры бушует озверение» - согласно энциклопедии «Кругосвет»).

В качестве авторской хроники «телесного и духовного умирания старого мира» Гиппиус оставила дневники, воспринимавшиеся ею как уникальный литературный жанр, позволяющий запечатлеть «само течение жизни», зафиксировать «исчезнувшие из памяти мелочи», по которым потомки смогли бы восстановить достоверную картину трагического события. Художественное творчество Гиппиус в годы эмиграции (согласно энциклопедии «Кругосвет») «начинает затухать, она все больше проникается убеждением, что поэт не в состоянии работать вдали от России»: в её душе воцаряется «тяжелый холод», она мертва, как «убитый ястреб». Эта метафора становится ключевой в последнем сборнике Гиппиус «Сияния» (1938), где преобладают мотивы одиночества и все увидено взглядом «идущего мимо» (заглавие важных для поздней Гиппиус стихов, напечатанных в 1924).

Попытки примирения с миром перед лицом близкого прощания с ним сменяются декларациями не примиренности с насилием и злом.

Согласно «Литературной энциклопедии» (1929-1939), зарубежное творчество Гиппиус «лишено всякой художественной и общественной ценности, если не считать того, что оно ярко характеризует `звериный лик" эмигрантщины». Иную оценку творчеству поэтессы даёт В.С. Фёдоров: Творчество Гиппиус при всём своём внутреннем драматизме полярности, при напряжённо-страстном стремлении к недостижимому всегда являло собой не только «изменение без измены», но и несло в себе освобождающий свет надежды, огненную, неистребимую веру-любовь в запредельную правду конечной гармонии человеческой жизни и бытия.

Уже живя в эмиграции, о своей «за звёздной стране» надежды с афористическим блеском поэтесса писала: Увы, разделены они… (В.С. Фёдоров). З.Н. Гиппиус. Русская литература XX века: писатели, поэты, драматурги.

О златокудрой представительнице серебряного века Зинаиде Гиппиус говорили, что Бог удостоил ее «ручной выделки», выпуская остальных людей «пачками» и «сериями». Писательница любила эпатировать публику откровенными нарядами, шокирующими заявлениями и неординарным поведением. Пока одни восхищались работами литераторши, другие выказывали идеологу русского символизма пренебрежение, заявляя, что ее гений достаточно посредственен.

Детство и юность

8 ноября 1868 года у юриста Николая Романовича Гиппиус и его жены Анастасии Васильевны (Степановой) родилась дочь, которую назвали Зинаидой. Семейство проживало в городе Белеве Тульской губернии, где Николай Романович проходил службу после окончания юридического факультета. Из-за специфики деятельности отца постоянного места жительства Гиппиусы не имели. В детские годы поэтесса успела пожить и в Харькове, и в Петербурге, и в Саратове.

Уже с 1888 года она начала печататься: первой ее публикацией были стихи в журнале «Северный вестник», затем рассказ в «Вестнике Европы». Позже для публикации литературно-критических статей она взяла себе псевдоним – Антон Крайний. Литераторша писала обо всем: о жизни («Почему», «Снег»), о любви («Бессилие», «Любовь одна»), о Родине («Знайте!», «14 декабря», «Так и есть», «Она не погибнет»), о народе («Крик», «Стекло»).

Стихи Зинаиды Гиппиус, как и проза , не вписывалась в рамки общепринятой литературы. Поэтому издатели печатали их произведения на свой страх и риск.

Гиппиус оказалась у истоков зарождающегося в России символизма. Наряду с , Николаем Минским, ее возвели в ранг «старшего символиста» еще при жизни.

Основные мотивы ранней поэзии Гиппиус – проклятия скучной реальности и прославление мира фантазии, тоскливое ощущение разобщенности с людьми и в то же время жажда одиночества. В рассказах двух первых книг «Новые люди» (1896 год) и «Зеркала» (1898 год) господствовали идеи , которые Гиппиус пропустила через призму собственного декадентского мировосприятия.

В идейно-творческом развитии писательницы большую роль сыграла Первая русская революция (1905–1907 года). После нее в свет вышли сборники рассказов «Черное по белому» (1908 год), «Лунные муравьи» (1912 год); романы «Чертова кукла» (1911 год), «Роман-царевич» (1913 год). В своих произведениях Гиппиус утверждала, что без «революции духа» социальное преображение невозможно.

View this post on Instagram

Зинаида Гиппиус в эмиграции

Встретив враждебно Октябрьскую революцию 1917 года, Гиппиус вместе с мужем эмигрирует в Париж. Эмигрантское творчество Зинаиды состоит из стихов, воспоминаний и публицистики. Она выступала с резкими нападками на Советскую Россию и пророчила ей скорое падение.

Обосновавшись в Париже, где у них еще с дореволюционных времен осталась квартира, Мережковские возобновили знакомство с цветом русской эмиграции: Николаем Бердяевым , Константином Бальмонтом, и другими.

В 1926 году супруги организовали литературно-философское братство «Зеленая лампа» – своего рода продолжение одноименного сообщества начала XIX века, в котором участвовал

Любовь - одна. О творчестве Зинаиды Гиппиус

Без этой фигуры представить себе русскую литературу самого конца прошлого и первой половины нынешнего века — невозможно.
Зинаиду Гиппиус можно было любить и можно было едва ли не презирать, относиться к ней уважительно и с пренебрежением, но нельзя было закрыть глаза и сделать вид, что ее нет в литературе. Поэт, прозаик, авторитетный критик, душа многих общественных предприятий, непосредственно влиявших на литературу, она и сама не могла представить себя вне литературной и общественной жизни. Ее острый ум и блистательные беседы заставляли собеседников изощрять свои не только литературные, но и духовные способности, тренировать интеллект, оттачивать аргументацию в спорах. Само присутствие Гиппиус в литературе требовало от современников высвобождать те смыслы, которые были глубоко заложены в память и сознание. Гиппиус и Блок, Гиппиус и Брюсов, Гиппиус и Андрей Белый, Гиппиус и Горький — этот ряд можно длить и длить, но для серьезного разговора обо всех подобных темах надо прежде всего знать тексты Гиппиус — стихи, прозу, критику, дневники, письма, политические статьи...

Книга, которую получает сегодня читатель,— одна из первых, если не вообще первая на территории России после 1918 года. Тогда в холодном, голодном и темном Петрограде Гиппиус издала сборник, характерно названный «Последние стихи». Они были последними потому, что писались в последние дни мира, который она могла ненавидеть, но вне которого жизни себе не представляла. Ее пророчества о революции были всегда сугубо утопичными, и потому реальность той России, которая открылась ее глазам в конце 1917, в 1918 и 1919 годах (из Петрограда она вместе с мужем Д. С. Мережковским и ближайшим другом Д. В. Философовым уехала 24 декабря 1919 года), не просто ужаснула ее, но вызвала почти невероятное для нас ощущение — ощущение скуки: «Даже в землетрясении, в гибели и несчастии совсем внешнем, больше жизни и больше смысла, чем в самой гуще ныне происходящего, — только начинающего свой круг, быть может»1. В революции ее ужаснула безличность массы, полностью подчиненной организующей воле сверху. В отличие от Блока, Белого, Ходасевича, многих молодых русских писателей того времени, она решительно отказывала революции в стихийном характере, в свободной воле людей, ее составляющих (и здесь она парадоксальным образом совпала с более поздней сталинской концепцией революции как подчинения стихийной силы нерушимой железной воле партии). Россия этого времени представлялась ей парализованной страной, которой управляет кучка трусливых, но могущественных вождей, опирающихся на жестокую вненациональную силу (в дневнике эта сила конкретизирована как латышские, башкирские и китайские волки). В отечестве уже не остается ничего дорогого ее столь неуспокоенному сознанию, направленному на выявление духовных возможностей человека.

С самых же первых революционных дней Гиппиус отчетливо заявляет о неприятии свершившегося и до конца жизни остается противником всего, что делается в России и СССР. Для нее не было и не могло быть примирения с новым строем, и это надо помнить совершенно отчетливо. Но нельзя помнить только это и вычеркивать имя Гиппиус из литературы лишь потому, что она заняла политическую позицию врага. Остается искусство, остаются стихи и проза, мемуары и критические статьи, воссоздающие духовный облик незаурядного человека, обладающего своим собственным взглядом на мир, задумывавшегося над теми проблемами, которые относятся к числу ключевых во всем существовании человечества на земле, видевшего нередко то, что оставалось скрытым для глаз других людей. Без произведений Зинаиды Гиппиус не только представление о литературе начала века будет неполным,— но само представление о широте русской мысли окажется недостаточным. Потому-то самые резкие и несправедливые ее высказывания должны войти а ту перекличку голосов, которую мы теперь стараемся расслышать, вглядываясь в русскую культуру начала двадцатого века,— одну из самых богатых и самых противоречивых культур, созданных историей человечества.

—————————————
1 Гиппиус Зинаида. Петербургские дневники (1914—1919). Нью-Йорк, 1982, с 283.

«Семья Гиппиус ведет свое начало от Адольфуса фон Гингста, переменившего фамилию Гингст на фон Гиппиус и переселившегося в Россию (в Москву) в XVI, кажется, веке из Мекленбурга»1. Впрочем, русской крови в Гиппиус было явно больше, чем немецкой: ее бабушка с отцовской стороны и мать были русскими. Отец служил по юридическому ведомству и жил в разных городах, которые Гиппиус с семьей объездила: Белеве (где она родилась 8 ноября 1869 года), Туле, Саратове, Харькове, Петербурге, Нежине. «Отец мой, все время прихварывавший, сильно простудился и умер (9-го марта 1881 г.) от острого туберкулеза. Умер молодым — ему не было еще 35 лет. После него осталось довольно много литературного материала (он писал для себя, никогда не печатал). Писал стихи, переводил Ленау и Байрона, перевел, между прочим, всего Каина»2.

Бессистемное домашнее образование вполне соответствовало складу характера Гиппиус, которая, бурно увлекаясь интересовавшими ее темами, могла быть поразительно равнодушна ко всему прочему. На фоне интереса всей семьи к искусству выглядело совершенно естественным то, что с раннего детства она обращается к поэзии. В начале 1902 года она писала Брюсову: «В 1880 году, то есть когда мне было 11 лет, я уже писала стихи (причем очень верила во «вдохновение» и старалась писать сразу, не отрывая пера от бумаги). Стихи мои всем казались «испорченностью», но я их не скрывала. Были довольно однообразны, не сохранились, но вот помню кусочки одного из самых первых:

Давно печали я не знаю
И слез давно уже не лью.
Я никому не помогаю.
Да никого и не люблю.

Любить людей — сам будешь в горе.
Всех не утешишь все равно.
Мир — не бездонное ли море?
О мире я забыл давно.

Я на печаль смотрю с улыбкой,
От жалоб я храню себя.
Я прожил жизнь мою в ошибках,
Но человека не любя... 3

______________________
1 Гиппиус З. Автобиографическая заметка.— Русская литература XX века. 1890—1910. Под ред. С. А. Венгерова. Т. 1. М., 1914, с. 173.
2 Там же, с. 174.
3 ГБЛ, ф. 386, карт. 82, ед. хр. 36. Выделено самой Гиппиус.

В ноябре 1888 года в журнале «Северный вестник» появилось первое стихотворение Гиппиус, а в январе 1889 года она вышла замуж
за поэта Д. С. Мережковского. Уже на исходе жизни, начиная книгу о нем, она писала: «Мы прожили с Д. С. Мережковским 52 года, не разлучаясь, со дня нашей, свадьбы в Тифлисе, ни разу, ни на один день»1.

Дальнейшая ее жизнь нашла отражение в мемуарах, которые читатель получает с выходом этой книги. Потому скажем лишь очень кратко о самом главном: оказавшись в Петербурге, Гиппиус попадает в литературную среду, причем группировавшуюся не только вокруг поддерживавшего ее журнала «Северный вестник», но и в гораздо более широкую, где были и молодые тогда поэты, и почтенные старые литераторы, и университетские профессора. Редактор «Северного вестника» Л. Я. Гуревич вспоминала о ней в те годы: «Худенькая, узенькая, с фигурою, какие потом называли декадентскими, в полукоротком платье, с острым и нежным, будто чахоточным лицом в ореоле пышных золотых волос, ниспадающих сзади толстою косою, с светлыми прищуренными глазами, в которых было что-то зовущее и насмешливое, она не могла не обращать на себя всеобщего внимания, прельщая одних, смущая и раздражая других. Голос у нее был ломкий, крикливо-детский и дерзкий. И вела она себя как балованная, слегка ломающаяся девочка: откусывала зубами кусочки сахару, которые клала «на прибавку» в стакан чаю гостям, и говорила с вызывающим смехом ребячливо откровенные вещи»2. Среди поклонников не только ее таланта, но и красоты был известный в то время поэт Н. М. Минский, несколько позже — критик А. Л. Волынский. Однако, сколько можно судить по записям в интимном дневнике Гиппиус, ни разу ее «влюбленность» (частое для нее слово) не переходила в настоящую любовь и отношения неизменно оставались чисто платоническими.

Брак с Мережковским был для Гиппиус источником не только литературных знакомств и связей, но и сильнейшим стимулом к собственному идейному самоопределению. В 1890-е годы Мережковский активно вырабатывал систему взглядов, в становлении которой Гиппиус принимала деятельнейшее участие, так что некоторые мемуаристы даже писали о том, что большинство идей Мережковского было заимствовано им у Гиппиус и лишь разработано самостоятельно. Сейчас это уже трудно утверждать с полной определенностью, но, во всяком случае, сказать о некоей совместной воле к сотворению идейных концепций необходимо.

____________________________
1 Гиппиус-Мережковская З. Дмитрий Мережковский. Париж, 1951, с. 5.
2 Русская литература XX века, т. 1, с. 240.

З.Гиппиус и А.Волынский

Особенно усилилась активность Гиппиус к концу девяностых годов, когда для нее и для Мережковского на первое место вышли проблемы нового религиозного сознания, а центр литературной деятельности переместился из «Северного вестника» в «Мир искусства».

В самые первые годы двадцатого века религиозное дело Мережковских получает свое материальное воплощение: в конце 1901 года они с присоединившимся незадолго до того к ним Д. В. Философовым создают свою собственную церковь и начинают в ней богослужения, а 29 ноября 1901 года в зале Географического общества состоялось первое Религиозно-философское собрание, которые Гиппиус долгое время считала едва ли не главным делом своей жизни.

С 1903 года стал выходить журнал «Новый путь», главными вдохновителями которого были Мережковские и — конкретнее — именно Гиппиус. После закрытия собраний 5 апреля 1903 года и все более нарастающих трудностей с ведением журнала Гиппиус в конце концов теряет к нему интерес и уходит в другие сферы деятельности. В годы революции 1905 года на первый план вышли проблемы общественные. Общее направление исканий Гиппиус в те годы точно определено З. Минц: «...годы Первой русской революции — это время наибольшего политического радикализма Мережковских. Враждебные марксизму, они, однако, сближаются с эсерами и особенно — с неопределенным «неонародничеством» второй половины 1900-х гг.»1. Природа и эволюция этого радикализма еще нуждаются в исследовании и осмыслении, но ясно уже и сейчас, что более всего он проявлялся в сфере духовных и религиозных исканий, когда «общественность» неизбежно возводилась к сфере интересов отдельной личности. Будучи в годы Первой революции решительной противницей идей Вяч. Иванова, она, очевидно, могла бы согласиться с его мыслями, изложенными несколько позднее, в промежутке между Февралем и Октябрем: «Революция или оставит на месте России «груду тлеющих костей», или будет ее действительным перерождением и как бы новым, впервые полным и сознательным воплощением народного духа. Для истинного свершения своего в указанном смысле она должна явить целостное и, следовательно, прежде всего религиозное самоопределение народа»2.

___________________________

1 Минц З. Г. А. Блок в полемике с Мережковскими.— Блоковский сборник, IV. Тарту, 1981, с. 157.
2 «Народоправство», 1917, № 14, с. 5.

Потому парижские годы Мережковских (они уехали туда 14 марта 1906 года; и вернулись летом 1908-го) стали годами не только политических поисков, но и временем окончательного оформления религиозных чаяний той малой ячейки, которая оформлялась в церковь Третьего Завета.

Вернувшись в Россию, Мережковские оказались в новой для себя литературной ситуации: на них смотрят как на прославленных
писателей, обладающих большим авторитетом, явно выходящим за пределы того сравнительно узкого круга, в каком они вращались в начале века; Мережковский на некоторое время становится редактором беллетристического отдела почтенного журнала «Русская мысль», Гиппиус регулярно там печатается (и не только при Мережковском, но и при сменившем его Брюсове). Религиозные искания в эти годы отодвигаются на второй план, уступая задачам собственно литературным и отчасти общественным.

Многое в их жизни опрокинул 1914 год. Война с самого начала была осознана Гиппиус как губительное событие в жизни всей Европы, а особенно России: «Как-то вечером собрались у Славинского <...> Говорили все. Когда очередь дошла до меня, я сказала очень осторожно, что войну по существу, как таковую» отрицаю, что всякая война, кончающаяся полной победой одного государства над другим, над другой страной, носит в себе зародыш новой войны, ибо рождает национально-государственное озлобление, а каждая война отдаляет нас от того, к чему мы идем, от «вселенскости». Но что, конечно, учитывая реальность войны, я желаю сейчас победы союзников»1. Распад самодержавия, с такой психологической отчетливостью описанный в «Маленьком Анином домике», вызывал все большее презрение, и Февральскую революцию Гиппиус восторженно приветствовала, видя в ней возможность коренного изменения судеб России, возрождение идей, вдохновлявших еще декабристок В первые же дни Октября для нее все рухнуло: «Вот холодная черная ночь 24—25 Октября. Я и Д. С, закутанные, стоим на нашем, балконе и смотрим на небо. Оно в огнях. Это обстрел Зимнего дворца <...> На другой день,— черный, темный, мы вышли с Д. С. на улицу. Как скользко, студено, черно... Подушка навалилась — на город? На Россию? Хуже......»2

После перехода польской границы, Гиппиус, Мережковский и Философов на некоторое время обосновываются в Варшаве, где занимаются агитационной деятельностью, много печатаются в газете «Свобода», полностью подчиняясь ее политической программе. Однако вскоре Мережковские разочаровались и в личности Пилсудского, в котором на какое-то время увидели человека, способного спасти не только Польшу, но и Россию, а также в тактике их близкого друга Б. Савинкова. Вскоре после подписания мира между Польшей и Советской Россией, 20 октября 1920 года Мережковские покинули Варшаву (Философов так там и остался). Через Висбаден они перебираются во Францию, где живут уже до самой смерти. Однако в эти последние двадцать пять лет творческая и жизненная активность Гиппиус явно уменьшается: постоянной работы газете или журнале у нее не было, книги удавалось издавать с трудом, все меньше находилось желающих принимать участие в кружках, Мережковские оказывались во все большей и большей изоляции, которая скрашивалась только заботами нескольких верных друзей, особенно постоянного их секретаря В. А. Злобина.

________________________

1 Гиппиус Зинаида. Петербургские дневники, с. 100—101.
2 Гиппиус-Мережковская З. Дмитрий Мережковский с. 226.

Нередко приходилось читать о сотрудничестве Гиппиус с немцами во время фашистской оккупации. Согласно разысканиям ее наиболее компетентного биографа Темиры Пахмусс, эти сведения оказываются неверными. Она презирала Гитлера и ненавидела его тоталитарный режим, однако в принципе считала, что если ему удастся сокрушить советскую власть, то даже его правление будет оправдано. Но после вторжения Гитлера во Францию Гиппиус заняла по отношению к Германии непримиримую позицию, сохраняя надменное молчание. К сожалению, этого не сделал Мережковский: в 1939 году он выступил по радио с речью, в которой «сравнивал Гитлера с Жанной д"Арк, призванной спасти мир от власти дьявола, говорил о победе духовных ценностей, которые несут на своих штыках немецкие рыцари-воины, и о гибели материализма, которому во всем мире пришел конец»1. Чуть ниже тот же мемуарист вспоминает: «Мережковского, как говорили потом уже, после освобождения, увлекли на немецкое радио В. Злобин и одна их иностранная знакомая, думая, что подобное выступление может облегчить их материальное положение,— без ведома З. Гиппиус, которая якобы чуть не умерла от возмущения и негодования, когда узнала о злополучной речи»2. Наконец, в письме к Темире Пахмусс он же написал: «После речи она сказала Дмитрию Сергеевичу: «Теперь мы погибли!»3

_________________________

1 Терапиано Юрий. Литературная жизнь русского Париже за полвека. 1924—1974. Париж — Нью-Йорк, 1987, с 94.
2 Там же, с. 95.
3 Pachmuss Temira. Zinaida Hippius. An Intellectual Profile. Carbondale e. a., 1971, p. 283.

Впрочем, Мережковский прожил после этого недолго: он скончался 7 декабря 1941 года. Гиппиус пережила его менее чем на четыре года и умерла 9 сентября 1945-го. За два года до смерти она начала книгу о Мережковском, и хотя некоторые их знакомые пишут, что умственные способности Гиппиус в это время оказались резко ограниченными, текст книги, как представляется, доказывает обратное. Книга оборвалась буквально на полуслове, как на полуслове оборвалась сама жизнь Зинаиды Гиппиус, за много лет писательской своей биографии так и не обретшей внутренней успокоенности.

По-настоящему о творчестве Гиппиус на русском языке еще должны быть написаны книги, исследующие ее биографию, восстанавливающие канву ее журнальных и газетных предприятий, рассказывающие о внутренней истории Религиозно-философских собраний, говорящие о взаимоотношениях Гиппиус с крупнейшими русскими писателями и мыслителями своего времени. Пытаться определить ее писательскую индивидуальность, принципы ее мировоззрения без всего этого было бы в высшей степени самонадеянно. Поэтому, представляя поэзию и мемуары Гиппиус современному читателю, мы попробуем лишь в самых общих чертах восстановить то, что удается определить с достаточной степенью несомненности, то, о чем достоверно известно.

И прежде всего, следует сказать, что наиболее чуткие критики, да и сама Гиппиус говорили, что ее стихи и рассказы, романы и повести, критические статьи и мемуары вовсе не представляют собой явления, обладающего принципиальной самоценностью.

Рецензируя сборник ее рассказов «Алый меч», В. Я. Брюсов писал: «Почти все последние рассказы г-жи Гиппиус тенденциозны. По-видимому, автор и писал их не столько по побуждениям чисто художественным, сколько с целью выявить, выразить ту или иную отвлеченную мысль»1. Правда, в начале рецензии он оговаривается, что относит это лишь к прозе Гиппиус, тогда как ее стихи перерастают рамки этой чистой тенденциозности. Но если вспомнить, что сама она говорила о своих стихах как о молитвах (а ведь суть молитвы не в ее форме и не в безукоризненной точности слов, а единственно в смысле), что в предисловии ко вполне беспомощным стихам Б. Савинкова всерьез писала об их значении для русской литературы, да и вообще упорно отстаивала право представлять в качестве художественного явления «человеческие документы», то есть сколь угодно мало обработанные свидетельства человека о своем душевном опыте, то, очевидно, следует признать, что и разговор о ее собственном творчестве следует начинать не с того, что находится непосредственно в нем, на страницах книг, а с той духовной реальности, с которой начинается путь к произведению.

__________________________

1 Золотое руно, 1906, № 12, с. 154.

Рассказывая о разных принципах отношения к жизни у себя и у Мережковского, Гиппиус вспоминала: «У него — медленный и постоянный рост, в одном и том же направлении, но смена как бы фаз; изменение (без измены). У меня остается раз данное, все равно какое, но то же. Бутон может распуститься, но это тот же самый цветок, к нему ничего нового не прибавляется. Росту предела или ограничения мы не можем видеть (кроме смерти, если дело идет о человеке). А распускающемуся цветку этот предел видим, знаем заранее»1. Казалось бы, это рассуждение вступает в противоречие с не раз вспоминавшимися различными мемуаристами прихотливыми капризами ума Гиппиус, неожиданными изгибами душевной и духовной биографии, переходами от одного строя мыслей к другому, казавшемуся прямо противоположным. Но подобная самооценка должна в то же время побудить исследователя отыскать в миросозерцании Гиппиус основные, опорные константы, которые могли бы приоткрыть дверь в ее творчество.

В одном из стихотворений, не вошедших в прижизненные книги стихов, Гиппиус дала свою формулу видения мира:

Тройною бездонностью мир богат.
Тройная бездонность дана поэтам.
И разве поэты не говорят
Только об этом?
Только об этом?

Тройная правда — и тройной порог.
Поэты, этому верному верьте.
Только об этом думает Бог:
О человеке.
Любви.
И Смерти 2.

Человек, Любовь, Смерть, Бог — вот главные темы, вокруг которых неизменно концентрируется творчество Гиппиус, и эта концентрация является отражением идейных исканий, заполняющих все существо поэта.

____________________________

1 Г иппиус-Мережковская З. Дмитрий Мережковский, с. 42.
2 Современные записки, 1927, кн. XXXI, с. 247.

Главное в этой тетради, конечно,— Бог. В полноте судить о проблемах религиозного мышления Гиппиус пока что явно рано. Дело здесь не только в том, что многие документы ее миросозерцания пока что не стали не только предметом рассмотрения, но даже и не опубликованы, а прежде всего в том, что важнейшие аспекты этого миросозерцания остаются в сфере «несказанного», невыразимы человеческими словами. Если это было так для Гиппиус, привыкшей открыто обсуждать самые насущные проблемы религиозного сознания со знакомыми, полузнакомыми и вовсе незнакомыми людьми, то тем более это верно для нас, во многом утративших ключи к самому строю мысли, в котором развивались идеи Гиппиус.

Если все же попробовать сделать это, назвать таинственное своим именем, то вернее всего начать с формулировки, данной ей самой в автобиографии: «Центр же, сущность коренного миросозерцания, к которому привел меня последовательный путь,— невыразима «только в словах». Схематически, отчасти символически, сущность эта представляется в виде всеобъемлющего мирового Треугольника, в виде постоянного соприсутствия трех Начал, неразделимых и неслиянных, всегда трех — и всегда составляющих Одно.

Воплощение этого миросозерцания в словах и, главное, в жизни — необходимо, и оно будет. Не под силу нам — сделают другие. Это все равно,— лишь бы было»1.

Тройственность природы мироздания открывается Гиппиус в самых различных сферах бытия, от самых фундаментальных до низших, относящихся к частной жизни отдельного человека. Впрочем, определение «низшие» здесь не вполне точно, ибо в мире Гиппиус (как, впрочем, и в представлении большинства русских символистов) все переплетено неразрывно, и в клочке, вырванном из мироздания, все оно отражается так же отчетливо, как и во всем своем объеме, микрокосм есть точное подобие макрокосма.

Для того чтобы представить себе, как эта тройственность распространялась на все миросозерцание, выслушаем мнение основательного знатока жизни и творчества Гиппиус: «Гиппиус также различала три фазы в своей концепции истории человечества и его будущего. Эти фазы представляют три различных царства: царство Бога-Отца — царство Ветхого Завета; царство Бога-Сына, Иисуса Христа — царство Нового Завета и нынешняя фаза в религиозной эволюции человечества, и царство Бога — Духа Святого, Вечной Женщины-Матери — царство Третьего Завета, который откроется человечеству в будущем. Царство Ветхого Завета открыло Божью мощь и власть как правду; царство Нового Завета открывает правду как любовь, а царство Третьего Завета откроет любовь как свободу. Третье и последнее царство, Царство Третьего Человечества, разрешит все существующие неразрешимые антитезы — пол и аскетизм, индивидуализм и общественность, рабство и свобода, атеизм и религиозность, ненависть и любовь»1.

____________________________

1 Русская литература XX века, с. 177.

И в эту тройственность должен войти человек в трех своих ипостасях, символизируемых числами 1, 2 и 3. 1 — это человек как личность, лишенная внешних связей и тем самым обреченная на безнадежное существование в мире. Это тем более важно, что на основании такого представления Гиппиус решительно отвергает индивидуализм, столь важный для раннего русского символизма в его декадентских изводах. Ни сологубовский солипсизм, ни подчеркнутое прославление отдельной личности, стоящей вне человеческих мерок, характерное дли раннего Брюсова, ни тем более декадентские выходки поэтов типа Александра Добролюбова для Гиппиус как внутренняя движущая сила не существовали. Непременной стадией бытия для нее становилось 2 — объединение двух личностей в любви, в некоем идеальном действе, из которого практически устранена «похоть» (как то и происходило в реальном тройственном союзе Мережковских и Философова) и стремление к деторождению, но зато особое значение приобретает духовное единение двух человеческих индивидуальностей, опять-таки «нераздельных и неслиянных». Но полное свое разрешение любовь могла найти только в том случае, если к двоим присоединяется третий — Бог, незримо, но явственно присутствующий в их союзе. Завершение мистического треугольника придает особую крепость и нерушимость всему происходящему.

С точки зрения современного человека, воспринимающего «несказáнности» Гиппиус без их личностного мистического ореола, это может выглядеть смешным, наивным, утопическим. Однако именно на этом основании базировалось все миросозерцание Гиппиус, становившееся основой не только для нового религиозного действа, реально существовавшего в природе, но и для ее творческого развития как поэта, прозаика, критика. И все же, видимо, если бы творчество Гиппиус было ценно только этим, то есть выражением нового религиозного сознания, представлением о грядущем Царстве Третьего Завета, о новой церкви, основанной Мережковскими и

___________________________

1 Pachmuss Temira. Op. cit, p. 104—105.

Философовым1, то вряд ли бы мы с таким интересом перечитывали ее произведения сейчас. Религиозные идеи Гиппиус, находившиеся в совершенно особой сфере по отношению к историческому христианству и исторической церкви2, имели слишком малое распространение при жизни, а после смерти Мережковских и вообще ушли из сознания русского общества. Но творчество ее, помимо значения религиозного и мировоззренческого, несет в себе значение и чисто художественное, не пропадающее со временем, как не может пропасть явление искусства вообще.

В книге, находящейся перед глазами читателя, публикуются те части литературного наследия Гиппиус, которые, с нашей точки зрения, сохранили свое значение для современности в наибольшей степени: стихи и мемуары. Стихотворения дают представление о той жизни духа, которая была столь напряженна у Гиппиус все ее долгие годы, а мемуары представляют ее отношения со многими выдающимися русскими писателями, причем рисуются в них не только портреты различных людей, но и вполне отчетливо виден портрет самой Гиппиус.

Нынешнему читателю, привыкшему иметь дело с поэзией А. Ахматовой или М. Цветаевой, стихи Гиппиус могут показаться странными, не вмещающимися в традиционное представление о «женской поэзии». Прежде всего — она ведет речь все время от лица мужчины. В одном из немногих случаев, когда стихотворение было написано в женском роде, Гиппиус сразу же столкнулась с волной непонимания и неприятия, ее героиня (причем вполне абстрактная — Боль) была отождествлена критиками и пародистами с ею самой, и анекдотические выводы, сделанные из этого отождествления, были тут же сделаны достоянием прессы. В стихах хотели видеть истинное лицо поэтессы, тогда как она предпочитала прятаться за маской некоего отстраненного повествователя.

____________________________

1 Наиболее подробное описание этой церкви, ее обрядности и символики содержится в дневнике Гиппиус, озаглавленном «О Бывшем» (Возрождение, 1970, № 218—220). В литературе, доступной советскому читателю, назовем воспоминания М. Шагинян «Человек и время».

2 Довольно скептически настроенный по отношению к этой идее Брюсов записывал в дневнике: «После говорили о церкви, близки ли они к ней. Шла речь о том, должно ли причащаться.— Я думаю, что если б я умирала, меня причастил бы ты, сказала Зиночка Д. С. Он же колебался, не лучше ли позвать священника, но после решил, что и его может причастить Зиночка. <...> Все это не в шутку, а просто серьезно. О том, что такое ад и рай. Спорили долго, совершился ли уже страшный суд в мире феноменальном или нет. Бред и нелепость» (ГБЛ, ф. 386, карт. 1, ед. хр. 16).

И смешно искать в ее стихах открытого выражения эмоций, непосредственных переживаний, той спонтанности чувства, что характерна, скажем, для Цветаевой. В одном из писем к писательнице В. Д. Комаровой Гиппиус так сформулировала основной принцип своего писательства: «Я, без всякой «женской» скромности, очень искренно считаю себя неспособной к вещам трезвым, сочным, как я выразилась — «из плоти и крови». Именно теперь я пишу подобную вещь (в последний раз!) и с каждой строкой в отчаянии повторяю: не то! не то! И веселья никакого нет в писании, душа участвует лишь наполовину, и я с нетерпением жду момента, когда опять начну что-нибудь в моем духе — на пол-аршина от земли»1. Написано это о прозе, но и в стихах, которым Гиппиус придавала особое значение2, тоже есть подобное же отношение к материалу. Они всегда несколько абстрагированы от времени и места действия и в большинстве случаев представляют собой текст или развивающий какую-то идею в чистой форме, как идеальное представление, или же существующий в виде прямой молитвы. В ранней книге Мариэтты Шагинян, посвященной поэзии Гиппиус, даже сделаны подсчеты: «Перед нами в обеих книгах всего 161 стихотворение. Из них более пятидесяти являются выражением отношения автора к Богу, прямого или косвенного, с неизменным упоминанием имени Божьего; причем одиннадцать из этих стихотворений <...> суть прямые — по форме и содержанию — молитвы, сознательно облеченные автором в стихотворную форму»3. Вряд ли такое ответственное заявление могло быть сделано без санкции самой поэтессы, с которой Шагинян долгое время тесно общалась.

И действительно, многие стихотворения Гиппиус являются перед нами не как молитвы в том переносном смысле этого слова, в каком всякая истинная поэзия есть молитва, то есть словесно сформулированное отношение к мирозданию, а как молитвы конкретные, созданные в состоянии предельно обостренной нужды в ответе, причем ответе действенном.

_____________________________

1 ЦГАЛИ, ф. 238, оп. 1, ед. хр. 154.

2 В том же письме она говорила: «Ничто в мире не доставляет мне такого наслаждения, как писание стихов — может быть, потому, что я пишу по одному стихотворению в год — приблизительно, Но зато после каждого я хожу целый день как влюбленная, и нужно некоторое время, чтобы придти в себя».

3 Шагинян Мариэтта. О блаженстве имущего. Поэзия З. Н. Гиппиус. М., 1912, с. П. В список стихотворений-молитв она занесла следующие: «Молитва», «Стук», «Дорога», «Нескорбному Учителю», «Христу», «О другом», «Страх и Смерть», «Божья тварь», «Бранное кольцо», «Оправдание», «Возьми меня».

Очевидно, эта «предельность»1 и производит столь сильное впечатление на читающего стихи Гиппиус и сейчас. Известна фраза Блока, определившего поэзию Ахматовой так: «Она пишет стихи как бы перед мужчиной, а надо писать как бы перед Богом». Очевидно, что по отношению к Ахматовой это несправедливо, но зато обратное по отношению к Гиппиус справедливо вполне. Она действительно пишет свои стихи как бы в постоянном предстоянии пред Богом, и отсюда проистекают и сильные, и слабые стороны ее поэзии. Напряженность чувства, искренность мысли, обостренное ощущение всякого душевного излома, всякой перемены в том изменчивом строе души, который вызвал стихотворение к жизни,— все это заставляет прислушиваться к ее словам. В то же время постоянное стремление каждую минуту чувствовать себя «пред Богом», ведущее к искусственному взвинчиванию переживаний, ведет к тому, что всякая «несказанность» стремится непременно быть названной, и из этого проистекает шокировавшая многих современников поэтессы устремленность к «последним вопросам», незаметно переходящая в легкомысленное жонглирование высокими понятиями. Читая стихи Гиппиус, надо помнить и то ощущение, которое испытала при первом знакомстве с Мережковскими выдающаяся русская женщина — мать Мария, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева: «Мы не успели еще со всеми поздороваться, а уже Мережковский кричит моему мужу:

— С кем вы — с Христом или с Антихристом?

Спор продолжается. Я узнаю, что Христос и революция неразрывно связаны, что революция — это раскрытие Третьего Завета. Слышу бесконечный поток последних, серьезнейших слов. Передо мной как бы духовная обнаженность, все наружу, все почти бесстыдно <...> Разве я не среди безответственных слов, которые начинают восприниматься как кощунство, как оскорбление, как смертельный яд? Надо бежать, освобождаться»2.

Для нашего времени это ощущение уже почти утеряно, поскольку изменилась атмосфера, окружающая сегодняшнего читателя в повседневности. Но помнить об этой грани творчества Гиппиус необходимо.

___________________________

1 Как писала та же Шагинян «Когда уже нельзя идти дальше, душа останавливается, замкнутая, у крайних границ, еще не раздвинутых,— и минута ее запечатлевается автором в стихотворении» (Ш а г и и я н Мариэтта. О блаженстве имущего, с. 16).

2 Александр Блок в воспоминаниях современников, т. II. М, 1980, с. 63—64.

Необходимо сказать и о том, что в своей уверенности в собственной правоте Гиппиус далеко не всегда была склонна слышать другие голоса, имеющие собственную правду, собственное представление о мире и о законах, определяющих его бытие. С наибольшей наглядностью это выразилось в стихах, написанных сразу же после Октябрьской революции. Разглядев одну сторону происходящего, Гиппиус описала ее с той художественной силой, которая делает стихотворение убедительным, заставляет в него поверить, даже если ты не согласен с автором. Была ли сторона, увиденная поэтессой в революции, на самом деле? Бесспорно, была. Но видеть только ее, слушать только этот голос, замыкать свой слух от музыки революции и слышать лишь ее вой и визг, было одним из проявлений односторонности поэтессы в ее отчаянной борьбе за собственное понимание сущности мира.

Рассказ о поэзии Гиппиус будет заведомо неполным, если не сказать о том значении, которое она приобрела в истории русского стиха. Гиппиус была одной из первых, кто начал еще давным-давно, в конце XIX века, разрабатывать нестандартные метры и ритмы, экспериментировать со строфикой (в частности, оригинально разрабатывать русский сонет). В свои книги она избегала включать открытые эксперименты, но стоит отметить, что многое в них предвосхищает искания футуристов. Скажем, поиски рифмы к главенствующему в стихотворении или строке слову, как то было со словом «истина», сразу вызывают в памяти современного историка поэзии строки из статьи Маяковского «Как делать стихи»: «Я всегда ставлю самое характерное слово в конец строки и достаю к нему рифму во что бы то ни стало»1. А цитируемые в воспоминаниях о Брюсове «Несогласные рифмы», опубликованные в 1911 году, отвергают претензии футуристов, заявлявших: «Передняя рифма (Давид Бурлюк), средняя, обратная рифмы (Маяковский) разработаны нами»2. Но и основная рифма, которой так широко пользуются в наши дни Евтушенко и Ахмадулина, также была опробована Гиппиус. На фоне достаточно гладких стихов конца XIX века, когда почти никто из поэтов не решался систематически выходить за пределы классической метрики, Гиппиус давала образцы новизны не только в содержательной стороне стиха, но и в его форме. Да и в начале двадцатого века, когда эксперимент стал для поэтики понятием вполне законным, она демонстрировала свое умение отыскать в русском стихе те возможности, которые нередко даже не подозревались.

______________________

2 Там же, т. 13, с. 246.

Одним словом, стихотворения Гиппиус — от самых первых и до самых последних, вошедших в сборник «Сияния», — бесспорно, мечены неповторимым клеймом автора, знаком его поэтической индивидуальности, делающей понятие «поэзия Зинаиды Гиппиус» совершенно конкретным, сразу вызывающим в памяти не отдельные удачные строки, а впечатление о целостном художественном мире, наделенном своими законами, своими внешними формами, своей логикой, географией, течением времени, — словом, всем тем, что мы требуем от мира настоящего поэта.

Этот внутренний мир, теснейшим образом связанный с внутренним миром Гиппиус-человека, главенствует и в мемуарной книге
«Живые лица», впервые представляемой советскому читателю. Шесть очерков, объединенных в два выпуска пражского издания, вводят в наше поле зрения Блока, Брюсова, Сологуба, Розанова и старших современников Гиппиус, уже для нее отодвигавшихся в область предания (Плещеева, Полонского, Майкова, Григоровича, Вейнберга, Суворина...). Но, как и во всяких мемуарах, личности эти показаны нам не в объективности их существования, а в том восприятии, которое было обусловлено личностью мемуаристки. Повторимся: так происходит всегда. Но в случае с «Живыми лицами» об этом надо говорить постоянно и особенно настойчиво, поскольку чрезвычайно сильная и оригинальная личность Гиппиус преломляет события и впечатления от них таким образом, что нередко может создаться впечатление определенно кривого зеркала. Внутренно безответственный Блок, растерянный под демонической маской Брюсов, барственный Плещеев, духовно живой и внутренно молодой Суворин,— как все это не похоже на наши традиционные представления о них! Время от времени возникает потребность возразить Гиппиус, крикнуть: «Нет! не так! не верю!» — но силой своего таланта она продолжает убеждать и заставляет в конце концов поверить, что ее персонажи были именно такими.

Немного опомнившись, отойдя от непосредственного впечатления, вспомнив другие воспоминания и суждения, начинаешь понимать, что большая правда мемуаров Гиппиус состоит в том, что ее герои были и такими, могли восприниматься и так, как воспринимала их она. И тогда действительно начинаешь припоминать, что в Блоке было нечто oт вечного ребенка, окруженного любящей родней, от которой он то спасался и убегал, то возвращался в их любезные объятия; начинаешь по-иному оценивать черновики брюсовских писем к Гиппиус, где он нарочито изощряет свою мысль и чувство, чтобы создать впечатление большей глубины, а Гиппиус легко парирует его изощренности, как бы даже не замечая их; начинаешь понимать справедливость концепции людей шестидесятых годов как внешних материалистов, но в глубине души так глубоко и чисто верующих в грядущее торжество правды и справедливости, что оказываются всего на шаг от той веры, которую Гиппиус исповедовала всю свою жизнь...

Конечно, как единственный источник ее мемуары приняты быть не могут,— слишком много субъективного вложила в них Гиппиус, слишком решительно она открещивается от тех воспоминаний, которые выглядят для нее нелестными. Так, в «Моем лунном друге» она стремится объяснить нередкие охлаждения в отношениях с Блоком причинами чисто внешними, не имеющими связи с внутренним смыслом существования двух поэтов, тогда как на самом деле (и это отлично показано З. Г. Минц1) встречи и расхождения Блока с Гиппиус и Мережковским были вызваны глубинными обстоятельствами его духовного развития, в существовании которого, впрочем, Гиппиус вообще сомневалась. Столь же тщательно она затушевывает историю с исключением Розанова из Религиозно-философских собраний, которая для Мережковского, незадолго до того уличенного тем же Розановым в связях с Сувориным и готовности печататься в «Новом времени», выглядит весьма некрасиво (впрочем, мы вовсе не имеем в виду, что Розанов в данной ситуации был невинен). Возводит она немало напраслины и на Брюсова, и на Горького, что легко опровергается документами и воспоминаниями других их современников, не верить которым в данном случае нельзя.

Так что скажем читателю, желающему сквозь мемуары Гиппиус увидеть эпоху такой, какова она была на самом деле, что это можно сделать лишь в том случае, если постоянно сличать описанное с другими мемуарами и документами, имея постоянно в виду, что и в любых других мемуарах, сколь бы добросовестны они ни были, могут встречаться и субъективные толкования, и ошибки памяти, и излишняя доверчивость к слухам; да и документы, по мудрому слову Тынянова, могут «врать, как люди».

Но и в этом случае воспоминания ее останутся ценнейшим историческим источником не только потому, что рассказывают об очень значительных событиях, о которых не мог рассказать никто другой, но и потому, что через текст мы видим саму Гиппиус, лицо для русской культуры того времени чрезвычайно важное.

______________________

1 См.: М и н ц З. Г. А. Блок в полемике с Мережковскими.— Блоковский сборник, IV. Тарту, 1981.

Не прячась за мнимую объективность, она рисует сложную картину, в которой явственно очерчивает свое собственное место, тем самым делая воспоминания свидетельством вдвойне ценным. В этом свете приобретают свое значение умолчания, намеренные и ненамеренные искажения действительности: они в той же степени, что и произнесенное, дают читателям «Живых лиц» возможность увидать и понять роль Гиппиус в литературном и общественном движении эпохи.

Долгое время официозное литературоведение пыталось выбросить Зинаиду Гиппиус из истории русской культуры начала века, сделать вид, что весьма нелестные (что вполне естественно) горьковские оценки полностью исчерпывают необходимость говорить о Гиппиус как о писателе и как о деятеле культуры. На самом же деле это приводило лишь к одному: к возникновению различных мифов, которые то низвергали ее творчество безо всяких оговорок (как, впрочем, и творчество Сологуба, Ходасевича, Гумилева, Набокова — и несть числа прочим), то, муссируясь в неофициальном мышлении, придавали ему значение чрезвычайное. Нынешнее издание — первая ступень к тому, чтобы можно было оценить сделанное ею без гнева и пристрастия, с той полнотой знания, которая только и может создать живую картину жизни литературных и идейных исканий как в сфере религиозных, так и в сфере чисто общественных, политических столкновений, без чего невозможно понять наше прошлое, а следовательно — и наше настоящее, столь нуждающееся в оценке и истолковании.